Брусилов слушал внимательно, изредка кивал. Начальник оперативного отдела армии и начальник разведки что-то помечали в своих картах...
Доклад Краснова никто не прервал ни одним вопросом. Когда он закончил, Брусилов спросил:
— Так вы, Пётр Николаевич, говорите, против Сводной казачьей дивизии был брошен корпус драгун?
— Так точно, ваше превосходительство.
— Интересно. А не считаете ли вы, что эта акция была задумана заранее?
— Об этом, Алексей Алексеевич, я тоже думал. — Краснов редко обращался к Брусилову по имени-отчеству. — Складывалось ощущение, что дивизию караулили превосходящими силами.
— Вот именно. — Брусилов прищурился. — Видимо, ваши рейды раздражили германское и австро-венгерское командование и вас решили уничтожить... Благодарю, Пётр Николаевич, за краткий, но обстоятельный доклад и выражаю благодарность за смелые действия казаков. Уверен, ваш опыт рейдовых операций мы ещё используем. Я отдал распоряжение пополнить вашу дивизию 10-м Донским полком.
Краснов постарался скрыть довольную улыбку.
— Ваше превосходительство, вам известно, к донцам я питаю особое расположение, а в 10-м Донском казачьем полку я прослужил несколько лет.
— Тем более...
Когда Краснов покидал штаб армии, начштаба сказал на прощание:
— Вероятно, Алексея Алексеевича скоро заберут от нас. Есть сведения из Ставки: его должны назначить командующим Юго-Западным фронтом вместо генерала Иванова.
* * *
Не думал не гадал Иван Шандыба, что их 10-й Донской казачий полк поступит в распоряжение генерала Краснова в составе Сводной казачьей дивизии.
По прибытии донцов встречал сам генерал. Приняв рапорт командира полка, Краснов объехал каре, задерживаясь у каждой сотни: здоровался, всматривался в лица казаков, будто выискивал знакомых.
Шандыбе казалось, будто генерал узнал его, но он тотчас прогнал эту мысль. Откуда Краснову помнить его, когда за это время генерал повидал немало донцов и кубанцев, терцев и забайкальцев, стрелков и артиллеристов: все они должны казаться ему на одно лицо...
Однако Краснов узнал Шандыбу. Узнал лихого казака, который в первый день войны срубил двух австрийских драгун в разведке. За тот подвиг он, полковник Краснов, вручил казаку Георгиевский крест...
Вечером Степан Ус рассказал Шандыбе:
— Повидал сегодня хорунжего Любимова. Он сказывал: дивизия на примете у командующего. Значит, долго не засидимся...
Вскоре Степана Уса произвели в урядники и назначили взводным в сотне Гаражи.
Донцы, зная постоянное желание Уса выслужиться, зло подшучивали:
— Поди, Стёпке и до генерала недалече.
— До генерала-то, может, не дотянет, а вот шкуру с нашего брата спустит в охотку.
В тот же день Степан Ус, отозвав Шандыбу в сторонку, сказал:
— Ты, Иван, не забудь отписать в Вёшки, кто я ныне...
А многовёрстный фронт, растянувшийся от Прибалтики через белорусские леса и болота и украинские степи до Румынии, горел огнями, гремел вспышками орудийных зарниц. Земля, изрытая окопами и перепаханная снарядами, стонала. В боях менялись люди, ожесточались, теряя присущую им от природы доброту.
Шандыба уже без сострадания смотрел, как кони вытаптывают озимые, как казаки жгут хаты, грабят сельчан, выгребают клуни[6], режут скотину.
Денисов как-то сказал Краснову:
— Пётр Николаевич, вам не кажется — казаки наши излишне мародёрствуют?
Помолчав, генерал ответил:
— Вижу и сам. Да не пойман — не вор. Боюсь, тут наказания не помогут. Война всех распустила, хотя... Вообще-то, Святослав Варламович, это у них в крови сидит: ведь взять по-казачьи не украсть. Вспомните вольницу Стеньки Разина либо Кондрата Булавина.
— Да и Ермак Тимофеевич не лучше... Герой, Сибирь покорил, для государя Ивана Васильевича Грозного постарался... Стоит в столице Войска Донского памятник ему, красуется, а спросите народ, который он покорил, скажут, руки в крови, рухлядь-меха бессчётно награбил... Предчувствую скорый конец нашей передышке, — сменил тему разговора Денисов.
Краснов согласился:
— Я в этом уверен с того дня, когда докладывал в штабе армии. А с того часа, когда командующим Юго-Западным фронтом стал генерал Брусилов, жду приказа. Вот только в чём он будет состоять?
