Вышеня старался подолгу не засиживаться в таверне, потому как, едва вечерело, ворота замка закрывались и мост поднимали. Остаться на темных улицах городка, где, как и предупреждал мессир Эрве де Леон, слонялось немало подозрительных личностей, юноша не рисковал. Все складывалось так, что к нужному человеку ему придется идти светлым днем. А как это сделать, чтобы не навлечь на него подозрение и отвязаться от цепкого, как репей, соглядатая?
— Сделаем, — уверенно заявил Истома. — Все в наших руках.
— Только не вздумай пришибить его насмерть!
— Што ты, бояр… э-э… мессир! Я к нему даже не приближусь. Тут есть такие людишки, которые за грош любого удавят. Дам им деньгу, и они все состряпают в лучшем виде.
— Ой, смотри… У тебя появились какие-то странные дружки, я уже заметил.
— Так ить с рыцарями мне водиться как-то не с руки, хозяин. А «дружки» эти как раз и пригодятся.
Вышеня по-прежнему сторонился Истомы. Да и холоп, чувствуя свою вину, старался поменьше бывать в обществе молодого боярина. У него завелась своя компания, состоящая преимущественно из дезертиров. Он подкармливал их и поил скверным пивом, которое шло за милую душу, — в Бресте, как и во всей Бретани не очень уважали этот напиток, предпочитая вино, поэтому хороших пивоваров в городе не было.
Все вышло прямо по задумке Истомы. В этот день они, как это часто бывало, захватили корзинку с едой, две бутылки вина и отправились на холм Менез-Ом, который находился на полуострове Крозон и защищал акваторию Бреста с юга. Вышене очень нравилось это место. С холма открывался потрясающий вид. Но главным было то, что соглядатай, при всей его скрытности, никак не мог подобраться к ним поближе, и Вышеня чувствовал себя на холме восхитительно.
Конечно же, шпион коменданта и в этот раз затаился где-нибудь поблизости, но в том-то и заключался замысел Истомы. Отправляясь на Крозон, они, как всегда, вооружились, словно на войну, а Истома прихватил еще и арбалет. В этом не было ничего удивительного — в окрестностях Бреста пошаливали разбойники и грабители.
Спустя какое-то время, когда они, налюбовавшись видом, с удовольствием потягивали доброе бургундское, в зарослях у подножья горушки раздались крики и шум драки. Истома хитро осклабился:
— Вишь, как народ озорует… Поди, раздевают кого-то.
— Бывает… — улыбнулся в ответ Вышеня.
Отобедав, они начали спускаться вниз по едва приметной тропинке.
«Друзья» Истомы, ограбив и раздев соглядатая до исподнего, положили его возле большого камня, где и «наткнулись» на него возвращавшиеся с прогулки рыцарь с оруженосцем. Лицо шпиона было в кровоподтеках, он находился без сознания, но дышал — Вышеня удостоверился в этом лично и заторопился в Брест, где, оставив Истому в таверне, отправился по адресу, указанному кормчим Ламбером.
Нужный ему дом располагался на окраине города. Он был небольшим, правда, двухэтажным, с крохотным палисадником, в котором росли цветы, а на заднем дворе высилась премиленькая голубятня, украшенная деревянной резьбой. Вышеня подергал за цепочку дверного звонка и застыл в тревожном ожидании.
Спустя какое-то время дверь дома отворилась и на пороге встал… папаша Жилон! Он приветливо улыбнулся и сказал:
— Я давно вас жду, мессир. Входите, милости прошу…
Мал Тинктус шел домой в приподнятом настроении. Как здорово, что в свое время он выручил из беды нынешнего парижского прево Гийома де Гурмона, остановив его взбесившуюся лошадь! Прево оказался настолько порядочным человеком, что не ограничился монеткой за свое спасение (грохнуться с коня на брусчатку — скверная штука; можно и шею свернуть), а взял Тинктуса в свое ведомство и назначил на весьма прибыльную должность тюремного надзирателя в Шатле. Там содержались в основном лица дворянского происхождения. Родственники передавали через Тинктуса деньги на содержание заключенных, и часть монет оседала в руках надзирателя.
А сегодня у него вообще праздник! Недавно мессиру де Лавалю, брошенному за решетку вместе с мятежными бретонскими рыцарями, какая-то добрая душа прислала в Шатл три шездора. Но Мал Тинктус, здраво рассудив, что деньги заключенному уже не понадобятся — завтра рыцарей должны были казнить — со спокойной совестью положил золотые монеты в свой кошелек. Теперь он радовался, что пятеро его детишкек получат гору сладостей, а любимая женушка Жюстин наконец сможет пошить себе новое платье — почти такое, как у придворных дам. Это была ее мечта.
