– Лично я еду.
На несколько минут установилась мертвая тишина.
– Кто еще? – спросил я.
Почти сразу мне ответили двое друзей. Итак, нас стало трое. Двое остальных смущенно молчали. В глубине души я надеялся, что они откажутся участвовать в побеге, потому что мне казалось, что в группе не должно быть больше трех человек, иначе все предприятие станет слишком рискованным. Один из двух молчунов сказал наконец, что ему надо подумать, но… В общем, он сомневается, стоит ли ввязываться в это дело. Второй заговорил о том, что у него здесь слишком много разных обязательств и он не может вот так запросто все бросить.
Чтобы избавить их от ненужного смущения, я сказал:
– Если у нас все получится, вы можете последовать нашему примеру через пару-тройку месяцев.
Назначенная дата отъезда приближалась. Теперь от решающего дня нас отделяло всего семь недель. Страх во мне рос с каждым днем. Но радостное предвкушение открыть для себя новый мир придавало мне сил и энергии и не позволяло свернуть с пути, следовать которым я решил давно.
Как и оба моих товарища, я много работал на рынке, чтобы собрать сумму, необходимую для уплаты проводникам. И все-таки расчеты показывали, что скопить достаточно к нужному дню я не успеваю. Я чувствовал себя в цейтноте. В тот день, когда эта ужасная истина стала очевидной, на меня накатило отчаяние. Я сидел, закрыв лицо руками, и погружался в пучину тоски. Что бы там ни говорили люди, но удары судьбы вовсе не делают меня сильнее – напротив, ослабляют.
В голове у меня вертелся один и тот же вопрос: где раздобыть недостающую сумму денег?
Друзья мои были такие же бедняки, как и я, – у них не разживешься. Родители ни за что не согласятся на мой отъезд. Да и в любом случае, у матери, с ее зарплатой простой работницы, никаких накоплений отродясь не водилось. Про отца я предпочитал не думать. Если честно, я не виделся с ним уже целый год. Возможно, я для него вообще никогда не существовал.
Совершенно машинально я развернул газету, оставленную кем-то на скамейке. Газета была недельной давности. Я и взял-то ее только потому, что в ней напечатали статью про мою любимую футбольную команду.
Не знаю почему, но, читая – признаюсь, без особого интереса – комментарии игроков, я вдруг решил, что надо поговорить о деньгах с дедом. Он наверняка что-нибудь придумает. А главное, поймет мое стремление бежать – не зря он сам когда-то покинул родные места. И даже если не сможет помочь мне деньгами, задерживать меня точно не станет.
У нас в семье обо всем, что по-настоящему важно, принято говорить обиняками, используя поговорки и всякие фигуры речи.
Я дождался момента, когда дед садился пить чай. Обычно в это время он бывал в самом лучшем настроении. Пожалуй, впервые в жизни я с таким вниманием наблюдал, как он готовит свой любимый напиток. Для него приготовление чая продолжало оставаться изысканным ритуалом, каковым оно считается в области Сахары.
Я следил за каждым его движением, подгадывая, в какой миг лучше всего к нему обратиться и завести разговор на интересующую меня тему. Нарушать его священнодействие я не собирался – ни в коем случае. Как только чай был заварен, я принялся вслух вспоминать пословицы и поговорки, посвященные путешествиям и разлуке с родиной.
Я не мог заставить себя произнести слово «Франция». Вспоминал Европу, Испанию… Я не представлял себе, как подступиться к главному. Меня охватила растерянность. От былой веры в себя не осталось и следа.
И тогда заговорил дед:
– Сынок! Франция – очень большая и богатая страна. Но и бедных в ней хватает. Жизнь там не легче, чем у нас, а может быть, и тяжелее. Денег у людей больше, и ссорятся они между собой яростнее, чем мы.
Он пристально посмотрел мне в глаза, словно давал понять: то, что он сейчас скажет, не просто важно, а очень важно. Он всегда так делал, если желал, чтобы его слова прочно засели у меня в башке. Или если считал, что должен предостеречь меня от опасности.
– Хочешь не иметь проблем – поезжай один, – продолжил он. – И пока не найдешь места, в котором тебе будет хорошо, держись ото всех подальше.
