Доктор ответил:
— Теперь не время вдаваться в подробности. Обсудим это в другой раз. — Кушер встал и отряхнул на груди свою лабораторную куртку: — Эта программа на радио… Ты говорил серьезно?
— Отличная идея, — подтвердил Уиндер, — сочини жалобную историю и мы прочтем ее по радио.
— О, господи! — воскликнул Кушер.
— Извини, — отозвался Уиндер, — я понимаю, чем были для тебя эти два маленьких зверька.
Уилл Кушер печально улыбнулся. Он свернул карту и убрал ее на место. Вид у него был усталый и грустный. Уиндеру стало жаль его.
— Ничего, все в порядке, — вымолвил молодой ученый, — они были обречены, не важно, как.
— Мы все обречены, — возразил Джо Уиндер, — если ты действительно об этом думаешь. — Сам он избегал подобных мыслей.
* * *
Бад Шварц оставил машину под большим деревом. Он велел Денни открыть двери только на сeкунду, чтобы не налетели комары. Машина оказалась в свистящей туче насекомых, которые ударялись о лобовое стекло и фонари.
— Бьюсь об заклад, что у нас нет средства от комаров, — сказал Денни.
Бад Шварц указал на дом:
— На счет «три» выпрыгиваем из машины и бежим к нему.
Денни Поуг заметил, что в доме темно:
— Она экономит электричество или что? Может ее и вовсе нет дома? Сдается мне, она надеялась, что мы попадемся, и ей не придется нам платить.
— Помолчал бы ты, — проворчал Бад, — ты самый гнусный тип, которого я когда-либо видел, трахнутый какой-то. Твоя кожа потому все время в прыщах, что дурные мысли у тебя как яд в крови.
— Брось, у каждого могут быть прыщи.
— Тебе 31 год. Скажи, разве это нормально в аком возрасте? — ехидничал Бад Шварц.
— Будем мы искать средство от комаров или нет?
— Нет. — Бад приоткрыл свою дверь, — раз, два, три!
Он стремглав бросился из машины и понесся к дому, на бегу отмахиваясь от настигающих его комаров. Они вдвоем влетели на закрытую веранду, тут же повернулись и начали убивать комаров друг на друге. Вдруг зажегся свет, и Молли Макнамара открыла дверь. На ее белых волосах болтались бигуди, на щеках толстым слоем лежал жирный желтый крем, а ее широкоплечая фигура была одета в синий махровый банный халат.
— Входите, — сказала она молодым людям. С первого взгляда Бад Шварц понял, какая она некрасивая, а крем, бигуди и халат тем более ее не красили. Весь дом был как в тумане из-за расположенных повсюду деревянных панелей. Кругом царила темнота. В комнате пахло жасмином или каким-то другим запахом пожилых женщин. Это напомнило Баду комнату его бабушки.
Молли Макнамара села в кресло-качалку. Бад Шварц и Денни Поуг по-прежнему стояли рядом, как прислуга.
— Где они? — спросила Молли, — где коробка?
Денни Поуг посмотрел на Бада. Тот ответил:
— Они сбежали.
— Ты меня обманываешь, — произнесла Молли, обхватив руками колени.
— Нет, мэм.
— Тогда рассказывайте, как это произошло.
Не успел Бад открыть рот, как Денни уже тараторил:
— В коробке были дырки, через них крысы и убежали.
Правая рука Молли быстро скользнула вдоль халата в карман, и она мгновенно выпрямилась, держа маленький пистолет. Не говоря ни слова, она направила дуло в Денни и дважды выстрелила, размозжив ему левую ногу. Тот упал и скорчился на полу от боли. Бад не мог поверить своим глазам, он пытался заговорить, но только хрипы вылетали из его горла. — Нет, мальчики, вы врете, — сказала Молли, вставая с кресла-качалки и выходя из комнаты.
Через несколько минут она вернулась, держа в руках полотенце, колотый лед, вату и кусок стерильной медицинской марли. Молли велела Баду быстро забинтовать своего товарища, пока кровь не залила всю комнату. Бад опустился на пол рядом с Денни и попытался его успокоить, Молли уселась в кресло и стала спокойно качаться.
— Заткни ему рот полотенцем. Я не собираюсь слушать это завывание.
И правда, выносить стоны Денни было невозможно, даже зная, что он ранен. Это напомнило Баду, как кричала его первая жена во время рождения их первенца.
Наконец, Молли произнесла:
— Об этом трубили во всех новостях, так что я в курсе того, что вы все сделали и ушли целехоньки. Я понимаю, что должна заплатить вам.
Но Бад прекрасно осознавал, что теперь она скорее убьет их, чем заплатит. Перспектива быть убитым семидесятилетней старухой в бигудях не улыбалась ему ни с какой стороны.
