Левой руки, чуть повыше локтевого сгиба, коснулось что-то влажное и холодное. Укол. Руку перетянули резиновым жгутом, чтобы набухла вена. Уколола его игла шприца.
Наверное, ему вводили противорвотное средство. И скорее всего, оно не могло подействовать достаточно быстро, чтобы спасти его.
Ему показалось, что он слышит, как крылья орла мягко рассекают воздух. Он не решался поднять голову.
В горле появилась очередная порция блевотины.
«Агония».
Перед глазами потемнело, словно мозг затопила кровь, поднимающаяся из желудка и пищевода.
После окончания урока Мария Елена Гонсалес отправилась домой с пластиковым пакетом, в котором лежала безжалостно вспоротая ножницами одежда, и маленьким бумажным пакетиком с булочками с вишневой начинкой для ее двоих дочурок.
Закрыв за ней дверь и повернувшись, Агнес наткнулась животом на Джо. Его брови взлетели, он обхватил ее руками, словно хрупкостью она превосходила яйцо малиновки, а ценностью – яйцо Фаберже.
– Пора?
– Сначала я хотела бы прибраться на кухне.
– Агги, нет, – его голос переполняла мольба.
Он напомнил ей книжку о Тревожащемся Медвежонке, которую Агнес уже купила для библиотеки их ребенка.
«Тревожащийся Медвежонок носит тревоги в своих карманах. Под своей панамой и в двух золотых медальонах. Носит их на спине и под мышками. Тем не менее у милого, доброго Тревожащегося Медвежонка есть масса достоинств».
Схватки Агнес учащались и усиливались, поэтому она согласилась:
– Хорошо, только позволь мне сказать Эдому и Джейкобу, что мы уезжаем.
Эдом и Джейкоб Исааксоны, ее старшие братья, жили в двух маленьких квартирках над гаражом на четыре машины, который находился за домом, в глубине участка.
– Я им уже сказал. – Джо отступил от жены на шаг, повернулся и с такой силой распахнул дверцу стенного шкафа в прихожей, что едва не сорвал ее с петель.
Как заправский гардеробщик, достал пальто. В мгновение ока руки Агнес оказались в рукавах, а шеей она почувствовала воротник, хотя в последнее время, из-за резко увеличившихся габаритов, ей требовалось прилагать немало усилий и смекалки, чтобы надеть что-либо, кроме шляпки.
Когда Агнес повернулась к мужу, он уже облачился в пиджак и схватил со столика ключи от машины. Взял ее под правую руку, словно она не могла идти сама и нуждалась в поддержке, и осторожно вывел на парадное крыльцо.
Дверь запирать не стал. В 1965 году в Брайт-Бич было проще встретить бронтозавра, чем преступника.
Вторая половина дня выдалась ветреной, облака, прижимаясь к земле, неслись на запад. В воздухе пахло дождем.
На подъездной дорожке их дожидался зеленый «понтиак», отполированный до зеркального блеска, так и искушающий небо прохудиться, чтобы колеса встречных машин окатили его грязной водой. Джо всегда держал свой автомобиль в безупречной чистоте, и, наверное, у него не оставалось бы времени на работу, если бы они жили не в Южной Калифорнии, где каждый дождь становился событием.
– Ты в порядке? – спросил он, открывая дверцу со стороны пассажирского сиденья и помогая ей сесть.
– Как огурчик.
– Ты уверена?
– Абсолютно.
В «понтиаке» приятно пахло лимонами, хотя на зеркале заднего обзора не висел дезодоратор. Кожаные сиденья, которые Джо регулярно обрабатывал специальным составом, стали куда как мягче, чем в день поставки из Детройта, приборный щиток сверкал.
Джо обошел «понтиак», открыл водительскую дверцу, сел за руль и снова спросил:
– Ты в порядке?
– Будь уверен.
– По-моему, ты побледнела.
– Я в отличной форме.
– Ты смеешься надо мной?
– Ты просто просишь, чтобы я посмеялась над тобой, разве я могу отказать тебе в такой малости?
Когда Джо закрывал дверцу, Агнес скрутила очередная схватка. Она скорчила гримасу, медленно засосала воздух сквозь сжатые зубы.
– О нет, – вырвалось у Тревожного Медвежонка. – О нет.
– Святой боже, милый, расслабься. Это же не обычная боль. Это счастливая боль. Наша маленькая девочка будет с нами еще до того, как закончится этот день.
– Маленький мальчик.
– Доверься материнской интуиции.
– Она есть и у отца. – Он так нервничал, что попал ключом в замок зажигания то ли с третьего, то ли с четвертого раза. – Должен быть мальчик, потому что тогда в доме всегда будет мужчина.