Труднее всего приходилось сендо с кавасаки. Они несли ответственность за всю работу кавасаки, стояли между инспектором и рыбаками и отвечали за улов непосредственно перед инспектором. Это было самое неприятное. На одну треть они волей-неволей становились на сторону рыбаков, а на остальные две трети были приказчиками инспектора.
— Конечно, здесь нелегко. Тут не приходится работать минута в минуту, как на заводе. Мы ведь имеем дело с живыми существами. Крабы — не люди, они не являются по часам, когда это удобно для нас. Ничего не поделаешь! — говорили они рыбакам.
Это были настоящие граммофонные пластинки, напетые инспектором.
Был такой случай. Перед сном в «нужнике» зашел разговор о разных вещах. И вот один из сендо вздумал было поважничать. Собственно, поважничал он не слишком, но простых рыбаков это взорвало. К тому же рыбак, с которым говорил сендо, был навеселе.
— Это еще что такое! — заорал он. — Ты чего тут? — Ты лучше не заносись. Выйдем на лов, так впятером сбросить тебя в море — раз плюнуть. Вот тебе и весь сказ! Здесь ведь Камчатка. Кто узнает, как ты тут погиб!..
Он не говорил, а ревел. Никто не произнес ни слова. Разговор оборвался.
Однако такие слова не были просто пустым бахвальством рассерженного человека. Рыбаков, которые до сих пор не знали ничего, кроме повиновения, они неожиданно подтолкнули к решению. На первых порах рыбаки растерялись. Они еще не знали собственной, силы.
«Неужели мы Сможем это сделать? Да, конечно, сможем!»
Когда они, наконец, это поняли, дух протеста проснулся в них с удивительной силой. Условия жесточайшей эксплуатации оказались как нельзя более благоприятной почвой. Теперь им было наплевать на инспектора. Все воспрянули духом. А раз придя в такое настроение, они вдруг ясно, точно при электрическом свете, увидели свое существование таким, как оно есть, — существование червяков.
«Не заносись, мерзавец!» — это выражение быстро пошло в ход. Чуть что, они говорили: «Не заносись, мерзавец!» Они употребляли эти слова в самых разных случаях. Но из рыбаков никто не заносился.
Подобные случаи повторялись все чаще. И каждый раз рыбаки понимали все больше. Постепенно из их среды выделились несколько человек. Собственно говоря, их никто не назначал. Просто, когда возникало какое - нибудь недовольство и необходимо было действовать, мнение этих людей оказывалось общим мнением, и все действовали по их указанию. Это было двое студентов, рыбак-заика, рыбак «Не заносись» и еще кое-кто.
Студент весь вечер лежал на животе и, слюня карандаш, что-то писал. Это был его «план».
Студент очень гордился тем, что такая схема позволяла решить любой вопрос. Указания от группы «А» или группы «В» могли быть переданы в массы с быстротой электрической искры. В общем, все было решено. Но привести план в исполнение было не так просто.
«Кто не хочет быть убитым, все к нам!» — этот лозунг был гордостью студента. «Впятером сбросить в море одного сендо — раз плюнуть! Выше головы!»
«Один на один — пропащее дело! Это опасно. Но тех всех, даже с капитаном, наберется не больше десятка. А нас почти четыреста. Если четыреста человек будут действовать заодно, мы выигрываем дело. Четыреста против десяти!»
И под конец опять: «Кто не хочет быть убитым, все к нам».
Даже бездельники, даже пьяницы понимали, что их поставили в такие условия, которые их доведут до смерти. Все помнили, как их товарища убило у них на глазах. К тому же саботаж, затеянный в припадке отчаяния, сверх ожидания имел успех; к словам студента и рабочего-заики стали прислушиваться.
Во время бури, которая разыгралась неделю назад, у моторной лодки сломался винт, и начальник чернорабочих вместе с несколькими рыбаками отправился на берег для ремонта. Когда они вернулись, оказалось, что молодой рыбак потихоньку привез множество брошюр и листовок, напечатанных по-японски. «Там все японцу это читают», — заявил он. В брошюрах и листовках говорилось о заработной плате, о продолжительности рабочего дня, о громадных прибылях Компаний, о забастовках и так далее. Это было интересно всем, и рыбаки читали их и обсуждали друг с другом.
