У борта они остановились как вкопанные, отшатнулись и ухватились за поручни. Плотник, что-то чинивший на верхней палубе, выпрямился и посмотрел в их сторону. От холодного ветра у него на глазах выступили слёзы, мешавшие ему видеть. Отвернувшись, он громко высморкался в руку. На корме по левому борту загрохотала лебедка. Странно, что она работала сейчас, когда все вышли на лов. На тросе лебедки дергался и качался какой-то предмет. Лебедка поворачивалась, и предмет этот раскачивался, описывая вокруг линии отвеса плавный круг.
— Что это? — Плотник вздрогнул.
В растерянности он отвернулся и высморкался в кулак ещё раз.
— Опять!
Он вглядывался, непрерывно вытирая ладонью слезы.
На фоне пепельно-серого дождливого моря отчетливо выделялся черный силуэт подростка-чернорабочего, подвешенного под выдававшейся вперед гигантской стрелой лебедки. Несчастного подняли к небу до самой вершины стрелы. Минут двадцать он болтался там, точно тряпка. И опять спустился. Тело его извивалось, корчилось, ноги дергались, как у мухи, запутавшейся в паутине. Потом черный силуэт исчез из виду за выступом кают- компании. Только натянутый трос время от времени покачивался, точно качели.
У плотника все время текли сопли, словно слезы попадали ему в нос. Он еще раз высморкался, достал из кармана молоток и принялся за работу. Вдруг он прислушался. Стальной трос покачивался, как будто кто-то тряс его внизу. Откуда-то доносился неприятный глухой звук.
Лицо подвешенного чернорабочего было искажено. На плотно сжатых, как у трупа, губах выступила пена... Когда плотник спустился вниз, начальник чернорабочих со связкой прутьев под мышкой, неловко подняв плечо мочился с палубы в море.
Плотник покосился на прутья. «Этим он его бил».
Измученные каждодневной непосильной работой, рыбаки по утрам не в силах были подняться. Инспектор стучал пустой жестянкой из-под керосина над самым ухом спящих. Он стучал яростно, не переставая, пока они не открывали глаз и не вставали. Больные бери-бери приподнимали голову и что-то бормотали. Но инспектор не прекращал грохота, словно ничего не замечая. Слов не было слышно, только губы у них шевелились, как у золотых рыбок, когда они выплывают в аквариуме к поверхности воды и хватают ртом воздух.
Настучавшись вдоволь, инспектор орал:
— Ну что? Я вас подыму! Работа ради родины — это та же война. Надо быть готовым на смерть! Дурачье!
Он стаскивал с больных одеяла и выталкивал их на палубу. Больные бери-бери спотыкались на каждой ступеньке. Цепляясь одной рукой за перила, они сгибались в три погибели и, переставляя ноги другой рукой, поднимались по трапу. При каждом шаге сердца у них подскакивали точно от пинка.
Инспектор и начальник чернорабочих всячески измывались над больными. Стоило им начать работать в консервном цехе, как их выгоняли скрести палубу. Не успевали они приняться за работу, как их направляли на наклейку этикеток. В холодном полутемном цехе приходилось все время следить за тем, чтобы не оступиться на скользком полу; ноги немели, как деревянные, колени подгибались, и рабочие в изнеможении опускались на корточки.
Студент слегка постучал себя по лбу тыльной стороной руки, запачканной в крабовой жиже. Через несколько минут он покачнулся и упал на пол. Пустые консервные банки, наваленные кучей, с грохотом посыпались на него. Судно накренилось, и они покатились под станки между ящиками и тюками. Взволнованные товарищи понесли было студента к люку, но по дороге наткнулись на инспектора, который, насвистывая, спускался в цех.
— Как вы смели бросить работу!
— Как же так...— один из рыбаков рванулся было вперёд, но осекся, как будто налетев на что-то.
— Что-о?.. Болван! Скажи-ка это еще раз! — Инспектор вынул из кармана пистолет и повертел им, как бы играя. Потом вдруг громко захохотал, скривив губы треугольником и трясясь всем телом. — Воды! — Схватив полное ведро, он выплеснул его на студента, брошенного на пол, как бревно. — Хватит с него! Смотреть здесь не на что. За работу!
Когда рабочие на другое утро спустились в цех, они увидели студента привязанным к железной станине станка. Голова его свесилась на грудь, как у курицы со свернутой шеей. На спине под затылком выдавался крупный позвонок. На груди у него, как детский слюнявчик, болтался лист картона, на котором рукой инспектора было написано: «Изменник и симулянт. Развязывать запрещается».
