Но что же делать сейчас? Как предупредить его расспросы? Вероятно, настало время вернуться к ее первоначальному замыслу и тихонько ускользнуть в наемном экипаже. К сожалению, она не знала, как получше сделать это, однако понимала, что поздний час только ей на руку. Но сначала, наверное, следовало дождаться, когда Энтони заснет.
Вот только как же ей потом встретиться с сэром Хамфри?
А может, все–таки попытать счастья и попросить? Ведь у него доброе сердце, теперь она уже это знала. В понедельник она уговорит миссис Харрис, чтобы та приняла в школу племянницу Энтони. Когда же он узнает об этом, то, возможно, захочет представить ее сэру Хамфри и не станет задавать вопросов.
А если он не поможет ей, то она найдет другой способ добиться своего. Но рассказывать правду ни за что не станет — это был бы слишком большой риск.
Дорогая Шарлотта,
преклоняюсь перед Вашим знанием людей и, в частности, юной мисс Прескотт. Простите, что я был так самонадеян и подвергал сомнению Ваши суждения об этом деле. Но поверьте, только моя тревога за Вас и Вашу школу заставила меня поднять эту тему.
Ваш родственник и преданный друг Майкл.
Лежа рядом с Мэдлин, Энтони думал о том, что, наверное, настало время возобновить свои расспросы. Вероятно, следовало воспользоваться интимностью момента и наконец узнать всю правду о Мэдлин, что она скрывает. Да–да, сейчас самое время.
Но почему же он так заинтересовался этой женщиной? Зачем ему понадобилась правда о ней? Может, он действительно глуп, как полагает Стоунвилл. Впрочем, сейчас не хочется об этом думать. Хочется думать только об этой чудесной женщине. Понимает ли она, как его влечет к ней и каким удивительным было их соединение? Возможно, он мечтал о такой женщине всю жизнь. Во всяком случае, ни с одной другой он не переживал ничего подобного.
И уж точно ни одна другая женщина не осмеливалась смеяться над ним, когда он надевал «французское письмо». Энтони невольно усмехнулся. Только Мэдлин могла увидеть их такими, какими они и были на самом деле — возможно, необходимыми, но, несомненно, очень странными.
— Что вас так забавляет, сэр? — Она повернулась к нему. — Надеюсь, не то, что мы только что делали вместе?
Он расплылся в улыбке:
— Нет–нет, ни в коем случае. Милая, ты совершенно околдовала меня, и я уверен, ты прекрасно об этом знаешь.
Она взглянула на него с робкой улыбкой. Затем провела ладонью по его плечу.
— Что же тогда показалось тебе таким смешным, Энтони?
— Твоя реакция на мои «французские письма».
— О, я совсем забыла о них! — В ее глазах вспыхнуло любопытство. — Я же собиралась спросить… А из чего они делаются?
Он снова усмехнулся:
— Только ты могла задать такой вопрос.
— А тебя это беспокоит? — Она едва заметно нахмурилась.
— Нет, конечно. Напротив, именно это мне очень даже нравится. Нравятся твои неожиданные вопросы. Так вот, они делаются из овечьих кишок, вывернутых наизнанку, вымоченных, выскобленных, промытых, надутых и высушенных, а потом нарезанных.
— И снабженных ленточками! — подхватила она со смехом. — Но какие химикаты используются, чтобы вымачивать их? Как их надувают? Сколько времени требуется для сушки?
Энтони от души расхохотался:
— Ах, дорогая, мне следовало догадаться, что ты захочешь узнать о процессе во всех подробностях. Ты ужасно любопытна. — Он снова рассмеялся и поцеловал ее в нос, а затем прижал к себе.
Тут Мэдлин вдруг взяла его руку и внимательно посмотрела на запястье.
— У тебя здесь шрам. Откуда он?
Энтони тут же помрачнел. Все очарование этого момента мгновенно исчезло. Следует ли рассказывать ей эту неприятнейшую историю? Нет, он не мог. Слишком уж отвратительной она была.
В смущении откашлявшись, он пробормотал:
— Видишь ли, когда я был маленький, я… Я где–то застрял и попытался освободиться при помощи перочинного ножа. Вот и порезался.
— Похоже, это был очень серьезный порез, — заметила Мэдлин. — Наверное, долго заживал. Тебе еще повезло, что ты не истек кровью.
Энтони кивнул:
— Да, верно. То же самое сказал доктор, который меня зашивал. Сказал прямо перед тем, как бросить меня.
Мэдлин на мгновение замерла.
