Пусть изматываешься и к концу дежурства едва держишься на ногах! Но это его ритм жизни. Он нужен делу, и дело это нужно ему. Близкие смеются, мать упрекает — науку, перспективы, будущее забросил, забыл… Он все помнит. Он докажет, что не зря сейчас убивается в сумасшедшем ритме. Год, два, а там о нем узнают!.. Он соберет материал, накопит опыт… Он в науке еще скажет свое слово!
Вадим стряхнул пепел с сигареты в окошко за спиной Мартынова. Тот, не переставая рвать гитару, орал во все горло:
— Спасите наши души!
Мы бредим от удушья.
Спасите наши души!
Спешите к нам…
Вадим сунулся в холодильник — гулять так гулять! Накопилось нервотрепки за неделю! В веселой компании старых друзей, бывших однокурсников, когда и где еще расслабишься! Он извлек из холодных недр заветную заначку и потряс ею над головой, вызвав всеобщий восторг и удивление.
— Ого! — дружно охнула ватага молодцов.
— Кто же такую драгоценность на морозе держит! — взвился Эдик.
Вадим не удостоил его взглядом, водрузил на стол литровую бутылку медицинского спирта. Лаврушка повел длинным горбатым носом и многозначительно произнес:
— Братцы! Вот теперь погуляем!
— У больных спер? — осудил Димыч, тряся бородой.
— Чего несешь? — толкнул его сверху Мартынов гитарой. — Больным такого не положено. Не иначе шашни наш друг с сестрой-хозяйкой завел. А, Вадик? Бутылка со склада?
Авторитету Мартынова не прекословили.
— Мальчики, а закусить? — Инка бросилась тоже к холодильнику. — Вам так просто это зло не одолеть.
— Вот! — величаво достал из внутреннего кармана пиджака помятую плитку шоколадки Семен и, конфузясь, опустил глаза перед Инкой. — Из наших запасов.
Но та его простила и даже чмокнула в щечку.
Вадим, небрежно расплескивая, по-командирски лил спирт в подставленные стаканы.
— Братцы! — вопил Фридман. — Братцы! Водички бы. Не запылать бы нам.
Кто-то подсунул в центр стола банку, полную воды из-под крана.
— Мальчики! — добыв кружок колбасы из холодильника, радовалась Инка. — За что пьем?
— За доблестного бессребреника, врача самой скорой помощи Вадима Туманского! — заорал на всю комнату Лаврушка, все подхватили.
Мартынов выпил первым, не дожидаясь остальных, глаза его запылали шальным огнем, он забыл и про воду, и про колбасу. Утершись рукавом, хулигански гаркнул в одно дыхание:
Эх, дайте, дайте мне, ребятушки,
На милую взглянуть.
На ее бесстыжи ножки,
На жемчуженную грудь!
— Светка! Светка! — запричитала, заголосила Забурунова, отпив из бокальчика и задохнувшись. — Вадим, где же она? Я без нее не буду.
Но чокнулась второй раз с Семеном, не стесняясь, расцеловала его и допила из бокальчика остатки. Она раскраснелась, сомлела, не находя себе места в нетерпении. Поленов тоже держался из последних сил, подмигивал Вадиму, кивая на дверь спальни, мол, можно им удалиться? Вадиму было не до них. Его прижал к стене спрыгнувший с подоконника Мартынов.
— Как сестричка-то? — протягивая сигарету, приставал он.
— Зинаида? Статная дама.
— Зинаида? Имечко не для амуров, — захохотал Эдик. — Хотя постой! Как ты говоришь? Зинаида? Кажется, знакомая особа. Клеит тебя спиртом? Давно ныряешь к ней?
— О чем ты?
— Да ладно тебе. Все свои.
— Нет. Я правду. Серьезная женщина.
— Халда баба!
— Не надо так о женщинах.
— Халда, халда! Я вспомнил. Черненькая. И усики на верхней губе. Это от избытка гормонов. Хотя гарсонка[1]. Но изящна. Молодец, одним словом, — ерничал Мартынов.
— Хватит тебе, Эдик.
— И запах Востока в подмышках, да? Мускус. Аж обжигает!
— Ну… Жжет — не жжет. Не знаю. Видишь — жив, не сгорел.
— Знали, знали.
— Я не нюхал. И ты не трепись.
— Ишь, заговаривает!
— Брось! Я говорю — женщина строгая.
— Что ты! Стерва!
— Зря ты так. Тут Инка.
— А что Инка? Ребенок? А Зинка твоя — стерва!
— Ну хватит об этом.
— А ты хорош, старичок, — подмигнул Мартынов, изрядно захмелев. — Но тут ты запоздал. Тут я тебя обошел. Ты меня там, а я тебя тут. Так что у нас с тобой — один на один. Персиянку эту, ты опоздал…
— Прекрати!
— Понял. Молчу. Но усики у нее!.. И этот убивающий аромат меж грудей! — Эдик округлил в неподдельном ужасе глаза. — Сжигает все внутренности. Она просто опасная для мужчин. Как ты терпишь?
