Над плетнем серебрилась тюбетейка Ильгиза.
— Быстрей. Одному скука.
— Постараемся, — не оглянувшись, ответил Андрей. Под ногу угодила консервная банка. Пнул. Покатилась, взмахивая бумажной лентой с оттиском «Щука в томатном соусе».
Натка шла посредине дороги, из-под желтоватых кед выхлопывалась горячая пыль. Белое платье (красные поперечные полосы до пояса, продольные — на юбке) было перехвачено широким черным ремнем.
Андрюшу проняло запоздалой радостью: Натка в Кулкасово. Будет целый день, а может, два, а то и больше. Это возмутительно, что он до сих пор не чувствовал, какое счастье, что она в Кулкасово! Ильгизка виноват. Кровь… Дунул в волосы. А! Чего тут нехорошего? Наверно, еще смотрит из-за плетня? Ага, стоит, положил подбородок на плетень. Грустны коричневые глаза.
— Ильгиз, лови банку.
— Зачем?
— Нарой червей. Вечером порыбачим.
— Кидай.
— Ты не больно-то падай духом. До реки на тележке довезем. Нат, да?
— Кого другого не повезла бы, Ильгиз славный.
— Правильней — нелепый. Какое лекарство ни попадет под руку, раз — и съел. Для защиты от будущих болезней.
— Впрок, — с проказливой улыбкой сказала она.
— Нат, откуда ты узнала, что я драпанул из дому? Догадалась, что сюда?
— Сказала — ответный визит.
Натка считала Андрюшу чудаковатым. Не бреется, большеногий, косолапый, но не собирается исправлять походку, штанины дугой. Будь пошире брюки, не бросалась бы в глаза его большеногость. Зачем-то играет в футбол босиком, часто запинается большими пальцами о бугорки. Взглянешь — ведет мяч, не успеешь моргнуть — прыгает на одной ноге, держась за ушибленный палец. Над ним потешаются. Ему хоть бы что. Чуть-чуть похромает, снова носится за мячом. Смешно и досадно смотреть, как мелькают его распухшие пальцы.
К тому же Андрюшечкин удивительно недогадлив. Разве бы она могла приехать без девчонки к Ильгизу? Да и возможно ли это, чтоб она поехала в единственном числе к какому-нибудь мальчишке, будь он сам Андрюшечкин? Другой бы давно сообразил, что она неспроста пустилась в щекотливое для собственной чести путешествие.
Он счастливо улыбнулся навстречу ее обиженному взгляду и снял кольцо коры с сосновой палки.
«Андрюш, ну догадайся».
Он положил кольцо на дорогу, внутри кольца растерянно забегал муравей, тащивший крошечное яйцо.
«Возьму и чуточку намекну».
Муравей быстро успокоился, поднял яйцо, сделал попытку влезть по коре, но сорвался.
«Намекну — допытываться начнет, почему приехала».
— Что? Не влезешь, работяга? Тогда топай беспрепятственно.
Андрюша поднял с земли кольцо, муравей торопливо заковылял дальше.
«Интересно, за что он на Ильгиза дулся?»
Он вырезал зубцы на кольце коры, посадил кольцо на малиновую шевелюру татарника.
— Король… Французский король Филипп Четвертый Красивый.
«Король, король… На муравья обратил внимание, на татарник. Приехала я или не приехала?»
Зарделись, словно напекло солнцем, щеки. Приложила к ним ладошки, но жа́ра не уняла. Разобиделась на Андрюшу еще сильней, невольно потерла кулаками веки.
Он бросился к ней.
— В глаз попало?
— Да.
— Есть платочек?
— Не сумеешь.
— Сумею, Наточка.
— Пожалуйста, без уменьшительно-ласкательных суффиксов. Тургеневский сахарок. Кажется, соринка. Проморгалась.
— Обманщица.
Она засмеялась и протянула Андрюше корзину.
Он тоже засмеялся и взял корзину.
— Ты-то что смеешься?
— Хитрая ты, — вот что. Хитрая и умная.
— Хитрая? Может быть. Умная? Чего нет, того нет.
— Я же сказал: хитрая. Хитришь: пусть, мол, докажет, что я умная. Между прочим, Тургенева ты зря ущипнула.
— Привычка с детского садика. Мешают драться, поневоле научишься щипаться.
— Зато на гитаре легче научиться.
— Ненавижу гнаться за модой.
— Противно?
— Как бы мне бы не походить бы на самого себя бы.
— А почему-то со штамповкой не борются.
— Удобно, выгодно, надежно. Андрюшечкин, слушай, а ведь тебе в армию скоро.
— Мое спасение.
— И мое горе.
— Из-за того, что девчонок не призывают?
— Бредим казармами круглые сутки подряд.
— Тогда… Не понимаю.
— Не раньше дойдет, чем свет от созвездия Волопаса.
— У меня вязкий русский ум.
— Чей, в таком случае, мой ум?
— Ты любишь звезды, волосы твои пепельные, каких на земле почти нет, — значит, ты из космоса и у тебя ум световой, а то и сверхсветовой.
