Сейчас его ждал там портной. Благодаря Баррасу (и мадам Тальен, к которой он зачастил с назойливостью просителя) он получил ордер на неограниченное пользование товарами, находящимися в ведении распорядителя Лефевра: тот снабдил его сукном из государственных складов амуниции — генералу выдали двадцать один метр синего, четыре красного и почти столько же белого, чтобы было из чего сшить форменные рединготы и жилеты; не забыли также о шпагах и пистолетах из числа самых великолепных, несомненно происходивших из той партии, что была конфискованна у кого-либо «из бывших», разумеется аристократических кровей.
Теперь генерал, возвратясь домой, примерял новые мундиры. Вставал, скрестив руки на груди, перед купленным Жюно большим зеркалом, принимал различные позы, а портной подбадривал его, хваля свою работу. Потом он снова облачался в прежнее цивильное старье, чтобы побродить с адъютантом по Парижу. Они часто обедали вместе в ближайших к Лувру трактирах, прислушиваясь к разговорам и оценивая накал народного гнева.
Однажды вечером им довелось присутствовать при диковинном столкновении. Два человека вцепились друг другу в волосы, их окружили зеваки, хлопая в ладоши и хохоча, один схлопотал синяк под глазом, у другого куртка лопнула по швам, под конец драчуны под взрывы смеха покатились в пыли. Буонапарте не понимал, что тут забавного, и поделился своим недоумением с Жюно; девица в рыжем парике, услыхав его слова, сказала:
— Граждане, когда спекулянты бранятся, это добрый знак.
Оказалось, один из них купил у другого большой запас сахара, так вот, сахар подешевел, он потерял крупную сумму и обвинял в этом продавца. Цена на некоторые колониальные товары понизилась, да, но все остальное дорожало: «Ах, сударь! Эту шляпку, за которую я заплатила четырнадцать ливров, я бы сегодня уже не могла себе позволить: такая теперь стоит все пятьсот!» Вот какие в основном речи слышал Буонапарте: люди только и говорили что о дороговизне да о том, как их страшит приближение зимы, ведь непонятно, хватит ли средств на дрова и уголь, чтобы согреться.
В воздухе повисла гроза.
Буонапарте знал, что Конвент лукавит, скорое принятие Конституции, над созданием которой они там трудятся, мало что даст — Конституция будет хромать. Депутаты стремились удержать в своих руках власть. С чьей помощью? Опереться на предместья? Но они разоружены. На буржуа из Национальной гвардии? Но после Киберона, когда пять тысяч пленных были казнены по приказу Тальена, гвардия прониклась презрением к Конвенту. У власти оставалась лишь одна опора — армия. Буонапарте был генералом, стало быть, его шансы росли по мере того, как ситуация в стране ухудшалась.
Он, Сент-Обен, мнил себя бунтовщиком, а между тем, повинуясь Буонапарте, являлся к нему в кабинет в Тюильри без опоздания. И одевался скромно: до него дошло, что причастность к официальной комиссии не спасет, если он вздумает разгуливать по городу в вызывающем обличье мюскадена. Однако он сохранил, как условный знак, свой зеленый галстук цвета знаменитой шляпки Шарлотты Корде и ливреи графа д’Артуа. Вечера для него теперь проходили все на один манер. Буонапарте диктовал, уткнувшись носом в свои карты и донесения; Сент-Обен делал заметки, потом упорядочивал их и переписывал начисто. В конце концов молодой человек привязался к этому холодному, замкнутому генералу, который к тому же закончил военное училище в Бриенне еще при монархии и не участвовал в революционных бесчинствах иначе чем на словах. По-солдатски пунктуальный, он всегда являлся на службу в пять, но сегодня Сент-Обен был обеспокоен не на шутку: куда подевался Буонапарте?
Чтобы скоротать время, он перечитал декларацию Людовика XVIII, писанную в Вероне, которую они с друзьями распространяли в наиболее посещаемых трактирах или подбрасывали в корзины рыночных торговок фруктами. Новый король хотел успокоить, убедить: «Все французы, повинные лишь в том, что впали в заблуждение, отнюдь не встретят в нас непреклонного судью, но обретут отца, исполненного снисходительности…»
В коридоре послышался шум. Сент-Обен торопливо засунул воззвание в карман. Теперь он уже различал шаги и раздраженный голос генерала:
