— До скорого, белоручки!
— Счастливого пути, маленькие неженки!
— Не вздумайте сюда вернуться!
Попутно мятежники отобрали у юношей часть их оружия. Какая-то мужеподобная баба умыкнула шляпу Сент-Обена и, тут же нахлобучив ее на себя, стала передразнивать мюскаденов: переваливаясь, затопталась на куче камней в каком-то гротескном танце. Между тем уходящая колонна еще не достигла бульваров — границы, где кончались предместья и начинался город. Он был уже совсем близок, этот спасительный рубеж, но тут на их пути встала третья баррикада.
В своей гостиной на первом этаже Делормель извлекал из ящика с соломой хрупкие безделушки и прежде, чем найти для них место, просто расставлял на полу. Поразмыслив, он заметил со вздохом:
— Если Баррас ничего не смог для вас сделать, меня наверняка ждет точно такой же отказ…
— Но может быть, у вас нашлись бы другие доводы, чем у виконта, и другие ходы в министерстве?
Буонапарте, утопая в огромном мягком кресле, раздраженно постукивал по полу каблуками.
— Вы артиллерист, ваше назначение зависит от Обри…
— Я обращался к нему. Он меня ненавидит.
— Он вас принимает за поборника Террора, припоминая, с кем вы общались в Тулоне. Вы же знаете, он в прошлом жирондист.
— Я знаю одно: в генералы он произвел себя сам. Одним росчерком пера.
— Он не доверяет якобинцам, хочет рассчитаться с ними сполна за свои былые страхи, однако…
— Однако?
— Ему не вечно оставаться генеральным инспектором артиллерии.
— А пока добудьте мне официальное место в одном из тех министерств, с которыми вы сотрудничаете, иначе меня в отставку отправят. Мой отпуск подходит к концу.
Делормель толком не знал, что ответить. Из затруднения его вывел юный Сент-Обен, который в крайне возбужденном состоянии ворвался в гостиную:
— Мы завоевали предместья! Сейчас там уже восстановлено спокойствие!
— Это сделали вы и ваши друзья? — осведомился Буонапарте с оттенком иронии.
— Ну да! Одного залпа в воздух хватило, чтобы разогнать защитников противостоявшей нам третьей баррикады.
— Залп? Чей? Кто стрелял?
— Ну, короче, мы бы атаковали и взяли эту баррикаду, как и две предыдущих, но тут со стороны бульваров подошел генерал Мену с полками парижского гарнизона…
— Уморительное стечение обстоятельств, — заметил Буонапарте. — Армии приходится спасать беззаботных штатских, которые сами напрашиваются, чтобы чернь их перебила.
— А я вас помню, — сказал Сент-Обен, приглядываясь к генералу. — Мы уже виделись. В Пале-Рояле.
— Возможно.
— Вы выставляете наши действия в смешном свете, но в это утро вас не было там, в предместье! Что бы вы сделали?
— На чьем месте?
— На месте черни, как вы выразились.
— Я бы отрубил голову не одному депутату, а десятерым, двадцати. Я осадил бы Комитет общественного спасения и арестовал всех его членов. Я бы захватил Комитет общественной безопасности, и его осведомители стали бы работать на меня. Это восстание было необдуманно. У них не нашлось ни плана, ни подлинных вождей. Большинству бунтовщиков был нужен хлеб, а не власть. Мену быстро уладит это дело: гильотина у Тронной заставы заработает, тюрьмы наполнятся якобинцами, и простонародные кварталы затихнут надолго. Революцию приводит к победе не желудок, а мозг.
И Буонапарте постучал для убедительности перстом по собственному черепу.
— Благодарю за урок, господин генерал в штатском. — Юноша обернулся к Делормелю: — Розали встала?
— Наверно, ведь уже одиннадцать.
Сент-Обен устремился вверх по большой лестнице, даже не задаваясь вопросом, что за делишки обделывает в гостиной Делормеля этот маленький генерал-итальянец. По дороге он обогнал трех лакеев в ливреях разных цветов, тащивших тяжелые ведра, и вошел в будуар Розали, когда она примеряла парики, доставленные жеманным куафером. Он восклицал в экстазе:
— Этот просто волшебно идет вам!
На Розали была туника в стиле древней афинянки, ее шею обхватывало тонкое золотое кольцо.
— Я покинул тебя брюнеткой и вот обретаю вновь блондинкой, — изрек Сент-Обен, приближаясь к ней.
— О! Я и не слышала, как ты вошел. Чем ты только занимался? Одежда измята, сапоги посерели от пыли…
