— Времени больше нет!
— Чего вы требуете? Хлеба? Он на подходе.
— Упразднить комитеты! — выкрикнул какой-то бойкий малый, размахивая топором.
— На голосование! — возгласил депутат из тех, что занимали первые ряды.
— Чем же вы их замените?
— Комиссией в новом составе, и пусть возьмут на учет зерно и хлеб, выпустят из тюрем патриотов, а наши секции объявят себя постоянно действующими!
— Что ж, — сказал Делормель, удивленный притязаниями этого бойкого субъекта. — Пусть решает председатель.
И он поднял глаза на Буасси д’Англаса, но тот как воды в рот набрал.
— Он устарел, этот председатель!
— Другого! Другого!
Говорильне конца не будет, сообразил Делормель, но санкюлотам надоест. Им подавай обещания? Почему бы и нет? Подумав так, он в то же мгновение заметил у выхода Тальена, тот прошел под аркой и скрылся из виду.
Незадолго перед осадой Тюильри Комитет общественной безопасности из предосторожности удалил оттуда мюскаденов. Они возбуждали у мятежников слишком сильную ненависть, их бы всех перебили. Итак, они, расположившись в отдаленных уголках парка, нежились меж грядок на травке в тени деревьев. Им выдали деньги и ружья, переписав их поименно в полицейский регистр; самые недоверчивые, среди которых были Сент-Обен и его приятель Дюссо, отказались фигурировать в этом списке и ограничились тем, что смотрели, как жандармский лейтенант объясняет добровольцам ружейные приемы, ведь многим никогда еще не случалось хотя бы разок выстрелить. Сент-Обен посмеивался, глядя на унылую физиономию лейтенанта, принужденного возиться с рекрутами, которые из всех видов оружия предпочитали болтовню.
— Ружье заряжают в двенадцать приемов…
— Двенадцать? Почему двенадцать? — переспрашивал мюскаден с собранными в шиньон волосами.
— Потому что по уставу! Я повторяю. Открываете полку…
— Это как?
— Вот здесь, шпак несчастный!
— Ну, открываю. Ой, чуть ноготь не сломал!
— Берете патрон…
— Где, черт возьми? — морщился другой щеголь.
— В походной сумке.
— Я тут ничего не вижу…
— Она у вас что, пустая? Вам такую выдали?
— Ах нет… Но ее ремень портит форму моего редингота.
— Так что вы видите в вашей походной сумке? — багровея, вопрошал офицер.
— Два бумажных свертка.
— Так вот, это и есть ваши патроны, дуралей! Два пакета по пятнадцать патронов в каждом!
— Не кричите, лейтенант…
— Чтобы взять патрон, разорвите обертку…
— У меня нет ножа, — плаксиво тянул тощенький юнец в зеленом.
— У меня тоже, лейтенант. Чем же мне?..
— Зубами!
— Но у нас же будет полон рот пороху!
— Какой у него ужасный запах, лейтенант!..
Тальен, размахивая руками, шагал по аллее. Он представил отчет комитетам и только что выступил с предостережениями перед двумя сотнями завербованных юнцов:
— Бунтовщики сейчас диктуют свои законы! Они притащили пушки своих секций! Они терроризируют Собрание, убили Феро!
— Феро?
— Депутата от Пиренеев. Они спутали его с Фрероном.
— Пойдем разделаемся с ними! — предложил Сент-Обен, вскакивая с места прыжком.
— Нет-нет! Спокойствие! — сказал Тальен.
— Комитеты отказываются нас использовать?
— Нужно дождаться благоприятного момента, — объяснил Тальен. — Ваше время придет.
— Что-то оно не торопится, господин Тальен.
— Если мы не нужны, пойду обедать, — заявил Сент-Обен, щелкая своим хлыстом, которым успел обезглавить ближайшие розы.
— Хорошо сказано, — одобрил мюскаден Давенн, — но рестораны, должно быть, закрылись…
— Не все, — заверил Дюссо. — Когда я сегодня утром проходил по нашему Пале-Роялю, Бовилье как раз собирался открыть свои залы.
— Так идем к Бовилье, — решил Сент-Обен.
И они, все тридцать персон, отправились пировать на деньги Комитета общественной безопасности: сделав крюк, чтобы обойти стороной дворец, откуда доносились вопли, и раскланявшись по пути с несколькими встреченными патрулями Национальной гвардии, они наконец оказались под аркадами галереи Валуа и расселись за столами гостеприимного Бовилье.
— С самого утра ни крошки во рту не было, — пожаловался Дюссо.
— Мой дорогой, — ответствовал Сент-Обен, — у меня самого в желудке пусто, словно в пещере.
Им подали меню, это была новинка, изобретенная совсем недавно, — листок со списком предлагаемых блюд, перечисленных одно за другим. Гурманы ворчали, полагая, что их надувают: заказываешь курицу, как в таверне, а тебе приносят всего лишь крылышко или ножку.
