Квиллер повернулся к её мужу:
– Я бы хотел посмотреть вашу мастерскую, если вы не возражаете.
– Только после выставки, – ответил тот, угрюмо покачав головой.
– Почему бы и нет? – возразила жена.
– Ты знаешь, это действует на нервы, когда к тебе заходят во время работы. – Квиллеру он сказал: – Терпеть не могу, когда отрывают от дела. Меня труд кормит, коли понимаете, о чем речь.
Джой повернулась к Квиллеру и отчеканила ледяным голосом:
– Если соберешься посмотреть мастерскую, дай мне знать. Я очень хотела бы показать тебе мои последние работы. – Она зло посмотрела на мужа.
Чтобы заполнить последовавшую за этим неловкую паузу, Квиллер обратился к Грэму:
– Вы говорили, вам не нравится художественный критик «Прибоя». Чем именно он вам так не угодил?
– Он ничего не смыслит в керамике, коли понимаете, о чём речь.
– Он был хранителем музея, до того как стал нашим критиком.
Грэм фыркнул:
– Это ничего не значит. Он может быть знатоком фламандской живописи и африканской скульптуры, но то, чего он не знает о современном гончарном искусстве, составило бы целую книгу, коли понимаете, о чём речь. Когда я устраивал свою последнюю выставку в Лос-Анджелесе, ведущий критик написал, что мои произведения – удовольствие для глаз и упоение для рук. Я процитировал.
Джой сказала Квиллеру с презрением в голосе:
– Когда мы впервые здесь появились, Дэн выставил пару своих старых работ на общей выставке, и ваш критик не проявил к нему благосклонности.
– Яне жду благосклонности от критика, – буркнул её муж, его кадык лихорадочно задвигался, – просто он должен знать своё дело.
– Он говорит о том, что видит. Это всё, что может сделать критик, – пожал плечами Уильям. – Я думаю, он был достаточно наблюдателен.
– Ох Уильям, помолчи, пожалуйста, – огрызнулась Джой. – Ты ничего не смыслишь в керамике.
– Прошу прощения, – сказал Уильям с издевательской ноткой в голосе.
– Тот, кто смешивает формы и ставит разбитые горшки на полку рядом с целыми, никуда не годен как гончар.
– Дэн сказал мне, что…
– Не слушай Дэна. Он такой же растяпа, как и ты. Чему только они учат тебя в твоей художественной школе?
Квиллер никогда не видел Джой такой. Прежде она дулась, но никогда не грубила.
– Не расстраивайся, Уилли, дорогой. Твое обаяние вполне возмещает твою глупость, – сказала Хикси ласково.
– Спасибо.
– Эта перебранка не приносит пользы пищеварению, – пробормотала Розмари.
– Я не виноват, – сказал Уильям, – это она начала.
Дэн встал и бросил салфетку на стол:
– С меня хватит! Весь аппетит пропал, – и зашагал прочь от стола.
– Большой ребёнок, – пробормотала Джой. – Я заметила, он доел яблочный пирог, прежде чем сделать этот эффектный жест.
– Я не виню его, – сказала Хикси, – это ты… его довела.
– Почему бы тебе не заниматься собственными проблемами? Продолжай есть как ела. У тебя это так хорошо получается!
– Смотрите, – заметила Хикси, моргая, – худые всегда плохо расположены к людям.
– Да? – запротестовала Розмари своим мягким голосом. – Как вы можете говорить такое при мистере Квиллере?
Джой закрыла лицо руками;
– Извини, Джим. У меня нервы на пределе. Я слишком много работала. Извини, – и сразу вышла из-за стола.
До конца обеда разговор так и не наладился. Хикси рассказывала о поваренной книге, которую они писала. Розмари превозносила достоинства дешёвого портвейна. Уильям интересовался тем, как закончился матч по футболу в Милуоки.
После обеда Квиллер позвонил Арчи Райкеру из холла.
– Я уверен, что наткнулся на кое-что интересное в «Мышеловке», – сказал он тихо. – Обитатели дома – одна большая передравшаяся семья. Джой, без сомнения, чём-то расстроена. Она говорит, что переработала, но скорее всего это семейные проблемы. Я бы хотел, чтобы она встретилась с тобой и с Рози. Думаю, это ей помогло бы.
– Ничего не предпринимай, пока не узнаешь всё в деталях, – предупредил его Райкер. – Если у неё проблемы с мужем, она может использовать тебя в своих целях.
– Она этого не сделает. Бедняжка! Я всё ещё думаю о ней, как будто ей двадцать.
– Как ты оцениваешь её мужа?
– Самовлюбленный осёл.
– А кто из художников другой? Они все переоценивают себя.
