Нортону, как всегда, удалось все расставить по местам.
После выхода книги из печати мне хлынул поток корреспонденции (за годы писательства на кошачьи темы я усвоил, что увлеченные кошатники с готовностью делятся переживаниями). Большинство писем были просто замечательными: сочувственными, трогательными, дружескими. Авторы рассказывали о своих потерях и о том, как книга помогла им перенести утрату — и двуногих, и четвероногих.
Одна тема поднималась чаще других. Скорее вопрос: завел ли я другого кота?
На данный момент ответ «нет». По причинам, которые я объяснял в книге.
Однако…
Я стал задумываться об этом. Впервые после смерти Нортона. И не просто задумываюсь. Уверен, что впущу в свою жизнь новое маленькое живое существо.
Я уже некоторое время испытываю такую потребность, и в последние дни она заметно окрепла. У меня состоялся разговор с приятелем, который по-настоящему меня взволновал. Приятель сказал, что решил не ездить в Европу из-за того, что в мире неспокойно, из-за того, что на Ближнем Востоке кошмар, из-за того, что сохраняется угроза терроризма, из-за того, что многие правительства нестабильны, и, если я правильно понял, даже из-за того, что актеру Чеви Чейзу предлагают новый телесериал. Он боялся уезжать из дома.
Боялся разлучаться с женой и детьми. Это заставило меня задуматься. Меня стало угнетать, что после стольких лет на земле люди не усвоили, что нельзя жить в страхе. Невозможно остановить жизнь из-за того, что мы боимся умереть. Или из-за чего-то другого. Если такое происходит, следовательно, победили плохие парни. Самолеты разбиваются — но разве это означает, что мы должны бояться летать? Машины попадают в аварию — что же, нам больше не садиться за руль? Люди погибают, переходя улицу, — нам перестать ходить? Террористы разгуливают с примотанной к груди взрывчаткой. Расстаются супруги, и конец не всегда бывает счастливым, даже любовь подчас приносит боль. Огромные корпорации, которые заботились бы о своих работниках, приказали долго жить — воротилы хапают миллионы, маленьких людей обирают. Ну и что? Во многих отношениях жизнь разочаровывает. Но не умирать же от этого.
Чем дольше я над этим размышляю, тем больше убеждаюсь, что речь идет не только о самых важных вещах: о семье, о смерти, об утрате. Но и о менее значительных, более банальных сторонах жизни. О нашем отношении к работе, к тем, за кого мы голосуем, к тому, за что стоим. И разумеется, о наших ежедневных отношениях с людьми и, рискну сказать, с животными.
Мне доставили удовольствие шестнадцать с лишним лет, проведенных с Нортоном. Я его любил.
Будет ли мой следующий кот таким же выдающимся и замечательным? Возможно, нет. Будет ли способен оказать поддержку, как удавалось Нортону? Ведь я к этому привык. Не исключено, что не будет. Но разве это означает, что мне следует бояться попытки завязать новые длительные отношения с еще одним котом?
Определенно не следует.
Эти отношения будут другими, но тоже доставят мне удовольствие.
И понравятся годы — сколько бы их ни было — которые я проведу с новым, вошедшим в мою жизнь другом.
В этом я уверен. Следовательно, готов совершить прыжок.
Я ясно представляю Нортона, особенно в то время, когда он был котенком. Он никогда не отличался особенной прыгучестью, но прыгать любил. Помню, однажды кот сидел на высоком кухонном столе, который располагался рядом с входной дверью в мою квартиру. По какой-то причине эта дверь осталась открытой. Я заметил, что Нортон смотрит на ее верхний срез — узкую планку футах в восьми над полом. Стол был высотой фута три. Недурной прыжок, учитывая, что площадка для приземления была не шире двух дюймов. Я наблюдал, как Нортон весь подобрался и принял позу кота-готового-к-прыжку. Помнится, я сказал ему:
— Ты совершаешь ошибку. У тебя не получится.
А он ответил взглядом, в котором, без сомнения, читалось: «Ты так считаешь?»
Затем прыгнул. Качнулся, чуть не упал, но выпрямился и устоял. С точки зрения сегодняшнего дня не важно, прыгнул он тогда или нет. Но факт остается фактом — он это сделал.
Прыгнул.
И был чертовски счастлив, что прыгнул.
