— Предоставьте это мне!
Когда Квиллер покидал здание Центра искусств, он поманил Беверли Форфар, оторвав её от обязанностей.
— Сколько посетителей вы ожидаете в воскресенье?
— Мы закупили продукты для трёхсот человек. Надеюсь, нам хватит пунша. Мы будем пускать посетителей с часу до пяти. Вот будет ужас, если они нагрянут все разом!
— Где они будут парковаться, когда на стоянке не останется мест?
— По обе стороны Тревельян-роуд. У нас есть разрешение, и шериф обещал держать ситуацию под контролем. — Лицо её помрачнело, и угрюмое выражение ещё усугубила длинная прямая чёлка. — Мистер К., нельзя ли что-нибудь сделать с этим бельмом на глазу через дорогу?
— Фермерский дом? Если бы я был художником, то счёл бы его живописным, — ответил он уклончиво.
— Да, если бы не ржавый грузовик перед домом и не эти грязные собаки и цыплята. Они постоянно выбегают на проезжую часть, из-за них могут случиться аварии. Я думала, собак полагается привязывать.
— Только в пределах города, — возразил Квиллер. — Центр искусств находится в Пикаксе, а фермерский дом — за городской чертой, и на него не распространяются эти правила.
— А как насчёт грязи, мистер К.? Её завозят на нашу парковку, а оттуда она попадает в здание.
— К сожалению, миссис Форфар, это край фермеров, а сейчас весна. Когда созреет урожай, станет легче.
— И всё-таки с этим что-то надо делать, пока они не загубили наши полы! — пылко заявила она.
Неподалеку от Центра искусств, в самом начале дорожки, ведущей к амбару Квиллера, появилось новое объявление: ЧАСТНАЯ ПОДЪЕЗДНАЯ АЛЛЕЯ. Это было сделано как раз вовремя: иначе триста посетителей, пришедших на открытие Центра искусств, затоптали бы дорожку, чтобы взглянуть на диковинное строение Квиллера. Публика всегда любопытствовала насчёт амбара. Полгода назад там проводилась благотворительная вечеринка с дегустацией сыров, и гости платили по триста долларов, чтобы туда попасть. Об этом событии говорили до сих пор, причём не столько из-за своеобразной архитектуры или из-за двадцати двух сортов сыра — нет, гвоздём программы стал неподражаемый Коко.
Что касается нового объявления, Полли усомнилась, окажется ли этого достаточно, чтобы отпугнуть любопытных.
— Если этого будет недостаточно, мы добавим: ОСТОРОЖНО! ДИКИЕ звери! — сказал Квиллер. — А уж если не сработает и это, потрачусь на ров и подъёмный мост. Не то чтобы я был необщителен — мне просто не хочется, чтобы незнакомцы глазели на кошек в окнах. Мало ли что придёт в голову зевакам?
Квиллер, который никогда не любил рано вставать, теперь просыпался на рассвете: его будили птицы, собиравшиеся на утреннюю спевку, и сиамцы, жаждавшие к ним присоединиться. Коко и Юм-Юм занимали позицию перед дверью спальни, причём первый завывал оперным баритоном, а вторая, сопрано, брала высокие ноты. Приходилось подниматься с постели и переносить их в павильон. Юм-Юм хотела лишь ловить насекомых, садившихся снаружи на стекла, но Коко завораживали птичьи трели, чириканье и щебетанье. По мнению Квиллера, эта какофония напоминала звуки, которые извлекал из инструментов школьный оркестр Пикакса, готовясь начать выступление.
Захватив с собой в павильон кофе и пышки, он дивился звучным руладам, которые издавали крошечные пернатые размером с его полпальца. Чтобы не терять времени, Квиллер записывал в блокнот идеи для своей колонки.
Сейчас он собирался воздать должное преподавательнице, научившей его в десятом классе писать сочинения, — благодаря этой даме состоялась его журналистская карьера. Квиллер набрасывал карандашом:
Дорогая миссис Рыбий Глаз, где бы Вы сейчас
ни были…
Мне давно следовало высказать Вам, как
бесконечно я благодарен…
Ваше влияние, наставления и критические
замечания…
Необыкновенно проницательный взгляд…
Трудные задания, которые все мы ненавидели…
И так далее.
Когда он обсуждал эту идею с Полли, она подбодрила его, сказав:
— Помнишь письмо, которое я получила от хранителя музея в Нью-Йорке? Он благодарил меня за то, что я помогла ему, студенту, с заданием двадцать лет тому назад и пробудила в нём исследовательскую жажду. Я была так взволнована!