Ужин превратился в кошмар. На вопросы, как я вижу компанию в будущем, какие перспективные направления деятельности компании мне известны, я мрачно бормотал что-то невнятное, отворачивался и отсутствующим взглядом смотрел на стену. Молчание прерывалось протяжными и громкими вздохами. После салата и горячего подали десерт. Я настолько безучастно ковырял в тарелке, что моя депрессия отбила аппетит у исполнительного директора и повлияла на его отношение к моей персоне. Я ничего не мог поделать. Жизнь закончилась.
Пока мы ждали счет, официантка подошла к столу и спросила: «Простите, вы мистер Гитерс?» Я подтвердил, и она сказала, что меня просят к телефону. Дженис звонила сообщить мне самую счастливую новость.
«Ты не поверишь, — начала Дженис. — Езжай ко мне домой. Нортон ждет тебя в гостиной».
Я громко вскрикнул, попытался успокоиться, понимая, что нахожусь в оживленном ресторане. В конце концов, послав такт и хорошие манеры куда подальше, я снова закричал, умоляя Дженис рассказать все в подробностях.
«Так я и знала, не поверил», — сказала она.
Прилетев в Мемфис, Дженис поехала из аэропорта на ужин с друзьями. После ресторана, оказавшись дома у подруги, Дженис прослушала многочисленные сообщения на автоответчике из серии «Последние письма самоубийцы». Она позвонила домовладелице и попросила ее мужа залезть на крышу, кот мог быть там. Муж домовладелицы бурно отреагировал на просьбу супруги вопросом: «Ты совсем из ума выжила?» Но услышав в ответ тихое, медленное и очень убедительное приказание: «Лезь на эту чертову крышу. Сейчас же», — смирился. Тем временем домовладелица поднялась в квартиру Дженис. Она решила, мужу может понадобиться помощь в передаче испуганного кота через окно, если животное действительно на крыше.
Домовладелица открыла дверь, зашла в квартиру и увидела в прихожей маленький, спокойный, целый и невредимый, сухой и по-домашнему уютный шарик, который оказался Нортоном.
Потрясенная находкой, женщина побежала звонить Дженис в Мемфис, а та сразу связалась со мной. Переполненный счастьем, я сообщил исполнительному директору, что жизнь налаживается, хотя он скорее всего уже успел вычеркнуть мое имя из списка «Люди, которым я, может быть, однажды заплачу большие деньги». Я помчался в квартиру Дженис, преодолел три лестничных пролета, перепрыгивая через две ступеньки. К моему возвращению Сильвия отнесла Нортона в спальню и закрыла дверь, на случай, чтобы можно было легко найти кота, если он решит снова поиграть в прятки. Я на пару сантиметров приоткрыл дверь, убедиться, что мой маленький друг дома, и обнаружил Нортона спящим на кровати в привычной для него манере: голова на подушке, тело под одеялом. Увидев меня, кот приоткрыл глаз и заурчал. Я осторожно подошел, взял Нортона на руки, долго гладил, чесал, целовал животное, бормоча ласковые слова. Когда мы в полной мере насладились друг другом, я позвонил Дженис.
— Нортон действительно дома, — сказал я. Впервые за четырнадцать часов в голосе не слышалось отчаяния.
— Он не был на улице? — спросила она недоверчиво.
— Нет, кот сухой и довольный, как обычно.
— Где же он был? — хотела знать Дженис.
Впоследствии мы миллион раз задавали себе этот вопрос, но так и не узнали и остановились на самой правдоподобной версии. Мы решили, что игра в прятки длиною в день — способ показать, что Нортону не нравится, когда родители уезжают отдыхать без него. Теперь Дженис прислушивается к моим словам. Если я говорю, что Нортон выглядит подавленным, она закрывает в квартире все двери. Разговаривая по телефону, я чувствовал счастье и смертельную усталость, а Дженис злилась. Знаю, она тоже переживала, но не так, как я. Думаю, чувства Дженис можно сравнить с ощущениями матери, чей ребенок упал с качелей, но не ушибся.
Сначала приходит облегчение, с ребенком все в порядке, и вы готовы на все ради счастья малыша. Но когда страх исчезает, хочется придушить чадо за неосторожность.
— Не спускай выходку ему с рук, — сказала Дженис. — Не корми кота вечером.
— Ты права, — согласился я, энергично кивая головой. — Точно, я не буду кормить его вечером.
