Книги наши из монастырей и сокровищниц расхищены. И даже на выкуп благих книг из нечестивого плена ни у кого нет достояния.
Я оповещаю об этом, чтобы слезами гнева омыли вы раны и язвы нашего народа.
Это видел своими глазами я, Фома, монах из Мецопа.
О армяне! Где бы вы ни были, спешите на помощь! Выкупайте из плена людей — кровь нашего народа! Паче людей выкупайте наши книги — ум нашего народа!
Читайте это слово всем армянам. Велите им передавать это слово всем армянам, которые встретятся.
Помощи! Помощи!..»
Акоб поднял мокрое от слез лицо и взглянул в серое сарайское небо.
Мкртич и Саргис опустили головы, чтобы скрыть волнение, а может быть утаить тревоги.
Пушок смекнул: «Повелитель снова шарит по армянским сундукам! Доберутся и до этих! Сам не доберется — здешний хан не упустит случая!»
Пушок украдкой оглянулся: нет ли поблизости кого-нибудь из сарайцев. И спросил:
— Вы только армянам читаете? Здесь никто не видел у вас это?..
Раздавив ладонью слезы на глазах, Акоб сказал:
— Меня послал сам вардапет Фома. Я пронес это, перешагивая через мертвецов, через развалины городов, и везде читал армянам. Везде плакали. Многие собирают деньги и посылают с верными людьми.
— А кроме армян, вас никто не слышал?
— Пусть и нечестивые знают, как велик наш народ в дни бедствия.
— Да это же против Повелителя Вселенной!
— Это о разбойнике?
Пушок повернулся к Саргису:
— Вы будете жертвовать? Пошлете деньги?
— Горе, горе! — покачал головой Саргис. — Где наши дома? Куда деть товар? Мы подаяние пошлем. Но здешние армяне хотят увезти свой товар из Сарая.
— Куда?
— Разное думают: в Каффу, к генуэзцам. В Константинополь, к единоверцам.
Пушок смекнул: «Сбегут, не расплатившись со мной!»
Мкртич, хмурясь, добавил:
— Никто не знает, докуда дойдет эта чума. Он бывал и в Каффе, он может дойти и до Константинополя. Он может пощадить армянских купцов — такое бывало, но армянским товарам от него не жди пощады!
Пушок встал:
— Я пойду. Дела, дела!
Акоб спросил:
— Как получить вашу жертву? Народ в беде!
— Я дам, я дам. Прощайте.
Не замечая привратника, стоявшего поодаль, Пушок заспешил к воротам. Привратник намеревался со скорбным поклоном выпустить Пушка из калитки, но Пушок, торопливой рукой оттолкнув привратника, сам отодвинул засов и почти выпрыгнул через калитку наружу.
Он поспешил, не глядя ни на дождь, ни на вязкую грязь улицы, не по обочине, а серединой дороги, назад на базар.
«Они собираются удирать отсюда! С моими товарами!»
Его охватило нетерпение, решимость.
Он громко застучал каблуками по мосткам и гневно обратился к первому подвернувшемуся купцу из тех, что взяли у него в долг кое-какие товары:
— Торгуете?
— А что? — сонно и нехотя откликнулся должник.
— Давайте, расчет!
— Ах, я уже говорил. Нельзя же об одном и том же…
— Расчет! — закричал Пушок. — Три тюка у меня откупили! Расчет! Немедля! Иначе вся твоя армянская лавчонка полетит в когти дьяволу!
— Что вы! Что вы! — очнулся купец.
— Расчет! Вставай, негодяй! Добывай деньги! Я иду к хану, я ему скажу! Деньги!
— Сейчас, сейчас! Что с вами? Армянин, в такие дни!
— Какие дни? Я попрошу хана спросить, какие это такие дни, чтоб увильнуть от расплаты? К вечеру чтоб были деньги, если хочешь уцелеть!
Уже высовывались из-за товаров и другие купцы. Кое-кто остановился. Выглядев тех, с которых следовало получить, Пушок кинулся и к ним.
Больше не было тихих речей, не было просьб ускорить расчеты. Пушок повелевал, кричал, наподдавал подвертывавшуюся под сапог лавочную рухлядь.
— К вечеру деньги. Полностью! Как уговорено. Ни на теньгу меньше!
Кое-кто предложил вернуть Пушку товар.
— Мне? Обратно? Бракуете самаркандский товар? Мошенники! Платить, как уговорились! Ни на теньгу меньше!
Так, пройдя по всему ряду, свернув и в ряды ювелиров, где тоже оказались его должники, хотя и мусульмане, а не армяне, пройдя и по ряду торговцев тканями, везде покричал, погрозил, побушевал Пушок.
Как на крыльях, свернул он на площадь, на вязкую площадь Таразык, где за весами виднелись ворота ханских палат.
Так торопливо, так смело ринулся Пушок в ханские ворота, что стражи не успели или не решились придержать его. Он ворвался в гостевую палату и, поднимая на ладони Тимурову пайцзу, не кланяясь, подошел к ханскому вельможе, чинно выступавшему под шелест самаркандского халата.
