— Гад буду, ребята мировые! — рассыпался Григорий. — С ними мы знаешь как насолим фашистам? Будь здоров и не кашляй!
Павел, как обычно, слушал молча и не выдавал своих мыслей. Зато Юрка пренебрежительно и недоверчиво хмыкал. Этот как на ладони: обидно, что не ему пришла мысль о разведке, и выпить хочется, вот всеми возможными способами и старается подчеркнуть ничтожность сообщений Григория.
— Твое мнение, Иван? — спросил Петрович.
— Мы, конечно, каждую ночь на фашистов не нападали, ихних гарнизонов не громили… Что-то не углядел я у них трофейного оружия. У нас пять автоматов, гранаты, а у них что?
— Вот именно, что? — обрадовался Юрка. — Брехня все! И про гарнизоны, и вообще!
— Войну в лесочке переждать собираются, — процедил Павел, поднялся, положил руки на автомат. — Пошли, что ли?
Их никто не задерживал, не уговаривал. Чувствовалось, что не они первые отвергают гостеприимство хозяев.
Концевым плелся Григорий. Сначала он смачно ругался, обвинял товарищей в эгоизме и зависти, потом, когда убедился, что никто не лезет в спор с ним, сбавил тон и лишь ворчал что-то неразборчивое, так невнятно ворчал, что даже Каргин, который шагал метра на два впереди, ничего не мог понять.
Однако все это, даже сегодняшнее, — уже в прошлом, в данный момент главное для них — фронт. Он совсем рядом, слышны даже автоматные очереди. Скоро, почти сейчас, нужно будет переходить его.
Чем закончится эта попытка?
Об этом не хотелось думать, но мыслям не прикажешь. А тут еще и фронт непрерывно грохочет, к нему на полном газу несутся верткие истребители, к нему журавлиными косяками плывут тяжелые бомбардировщики. В заунывном вое многих моторов слышится одно слово, будто они выговаривают его: «Везу… Везу… Везу…»
А жить каждому хочется.
У Каргина даже мелькнула мыслишка, что, пожалуй, лучше выждать момент, что поспешность в таких делах излишня.
Все пятеро волновались. Об этом красноречивее слов говорила непрерывная зевота Григория: Павел стал бледнее обычного и смотрел только себе под ноги. А вот Юрка не знал, куда ему деть себя, и очень обрадовался, когда Петрович в третий раз за день принялся протирать свой автомат.
Когда начало темнеть, Петрович обвел всех глазами (они у него, оказывается, голубые и очень чистые) и сказал:
— Меня вы сами командиром выбрали, но раньше я своей воли не навязывал, а сейчас слушай приказ… Оружие привести в полную боевую готовность, интервал держать в пределах видимости. И еще — никаких разговоров. — Теперь Петрович в упор смотрел на Григория.
— Дурак он, что ли? — вступился за товарища Юрка.
— Головным — я, замыкающим — Каргии… Кому страшно, кто отколоться от нас желает — прямо говори, силком удерживать не будем. Случится такое позднее — считаю дезертирством. Со всеми вытекающими последствиями. Понял, Каргин?
На густой черноте неба — багровые всполохи пожаров. Они то ослабевают, теряя силу, то яркой кровью вновь расплываются по небу. Справа и слева басовито ухают пушки. Некоторые снаряды, злобно урча, проносятся над лесом.
Артиллерийские залпы всю ночь указывали дорогу. Над землей, в низинах, уже начали скапливаться белесые пятна тумана, когда неожиданно вышли к речке.
— Опять Припять! — прошептал Григорий и тихонько выругался.
— Рядом буду, — успокоил Каргин, вглядываясь в темноту, которая затопила реку и тот берег.
— Ждите моего сигнала, — приказал Петрович и, хватаясь за ветки кустов, нависшие над черной водой, спустился с небольшого обрыва.
Еще видели, как он вошел в реку; у самого берега ему было по пояс…
Вот уже одна голова торчит…
Ничего не видно. И не слышно…
— Стой, кто идет? — рявкнул тот берег, и тотчас — звонкий выстрел винтовки.
Что-то тяжелое упало в реку.
На том берегу послышались треск сучьев, людские голоса.
— Вот отсюда он вылезал, тут я его и срезал, — торжествует кто-то.
— Сволочи! Петровича убили! — кричит Григорий.
На том берегу выжидательная тишина. Потом оклик:
— Эй, кто там?
— Не стреляй, один иду, — отвечает Каргин и, не таясь, входит в реку. Он не замечает, холодная вода или нет. Сейчас он не способен на это. Сейчас в его душе такое творится, что разобраться в этом — свыше сил человеческих. Ведь две недели Каргин с товарищами бродили по вражеским тылам! И все это только для того, чтобы настала вот эта минута, когда русский голос окликнет тебя: «Стой, кто идет?»
