Заговорили и другие:
— Человеческое сердце — что вода в миске: и в одну, и в другую сторону может склоняться.
— Услужил другому — себе услужил.
— Кто-то до неба лестницу ищет, а кто — до сердца людей.
— Куда дойдет длинная речь, туда дойдет и короткое слово, — как бы подытожил короткий разговор старик Мишо.
Расходились горцы один за другим, не спеша. Решено было провести вечером встречу в сельсовете: пусть сын комиссара расскажет о своем отце. Виктор в отчаянии взялся за голову: а что он знает о своем отце? Всегда был занятой, никогда ничего не рассказывал о своих боевых походах ни ему, сыну, ни матери. Скажи об этом людям — не поверят. Может быть, рассказать о строительстве комбината? Для этого, собственно, и направил туда отца сам Орджоникидзе. Основные корпуса и многие строительные объекты были сданы еще при отце. И о Василии Сергеевиче Тимофееве можно будет поведать. Даже то немногое, что знает о нем Виктор, наверняка будет воспринято людьми с интересом.
После завтрака, состоящего из горячего ароматного молока и лепешек с овечьим сыром и таким же ароматным сливочным маслом, старик Мишо вдруг распорядился:
— Ну-ка, гость наш хороший, ступай вниз. — Он указал Карлу на крутые порожки, по которым предстояло тому спуститься с веранды во двор.
Карстен вспомнил, с каким трудом поднимался он наверх с помощью Виктора, удивился:
— Один?
— Один, один, — лукаво ответил старик.
Карл, недолго поколебавшись, взялся за перила левой рукой, сделал нерешительный шаг.
— Смелей-смелей! — командовал Мишо. — И тверже наступай. Да не держись ты за перила.
Карл осмелел, отпустил перила и пошел уверенней, уже внизу удивленно вскрикнул:
— Не болит! Не болит! — Он смотрел то на ногу, те на стоящего на веранде старика. — Зажила?! — Ему все не верилось. — Виктор, я смогу идти! Не болит, понимаешь? Ай да доктор! Волшебник. Сегодня я родился во второй раз. Запомню этот день. Третьего октября тридцать девятого года. Мой крестный отец — Мишо из Ларисы. Волшебник! Вот спасибо! На всю жизнь — спасибо!
Старик был доволен: покачивал головой и раздувал пушистые белые усы в усмешке.
— Еще день полечим, — сказал Мишо, — закрепим сделанное. С другой стороны — в сельсовете назначена встреча. — Мишо передал Карстену две пары домотканых шерстяных носок и настрого наказал: — Одну пару надевай сейчас, другую — держи на смену. Помни — без них теперь тебе нельзя.
— Ваше слово, отец, закон, — ответил ему Карл.
Немного погодя он признался Виктору:
— Сон приснился, представляешь. Будто поднимались мы на Эльбрус. Добрались до самой макушки и вдруг… Я оступился на скользком гребне. И полетел вниз. Проснулся — весь в поту. Сердце стучит. Ты знаешь, о чем я подумал: а что, если бы это случилось на вершине?
— В беде бы не оставили.
— Понимаю. А с ногой? Капут. Пока спустились бы… Наверно, я родился под счастливой звездой. Спасибо старику. И тебе я благодарен. Ты — настоящий друг. Никогда я этого не забуду, Виктор. Приеду домой, расскажу отцу, жене, матери… Какие здесь замечательные люди!
…А через двое суток нечто подобное прокричал Карл с высоты в пять тысяч шестьсот сорок два метра:
— Я здесь, на Эльбрусе! На Эльбрусе! Спасибо вам, друзья! — Он обхватил Виктора за плечи, добавил: — Клянусь — это самый счастливый день в моей жизни.
Внизу, вроде бы и не так далеко, простиралось бескрайнее Черное море.
Отставной генерал Вильгельм Эбнер, седой, сухопарый, но все еще крепкий старик, ждал сына с раннего утра. Он знал, что Конрад прибудет только к обеду, как они предварительно условились, однако готовился к встрече заранее. Он выверял тщательно, скрупулезно то, что намеревался сказать сыну. Раньше об этом он ни разу не говорил Конраду — не было желания, да и повода тоже. Теперь, пожалуй, в самый раз, время подходящее: доблестные войска фюрера подступили к самому Кавказу. Исполняется его заветная мечта! Но торжествовать еще рано…
Вильгельм Эбнер привык вставать очень рано. Прежде после легкого завтрака он садился за письменный стол у себя в кабинете — решил в последние годы писать мемуары, поведать о своих походах на Кавказ, в Испанию, Польшу, высказать кое-какие соображения, полагая, что они непременно пригодятся, вызовут живой интерес в среде нынешних германских полководцев. Но сегодня уже с утра, а не после обеда, как это делал обычно, он пошел в сад, возился в грядках, склоняясь над зелеными побегами, очищал от сорняков, сердито вырывая траву загоревшими высушенными руками, которые напоминали обнаженные корни.
