Лу вышел из кухни, я за ним. У веранды стоял его огромный оливковый автомобиль, сверкающий сталью и стеклом. Лу, проходя мимо, постукал его по гладкому крылу.
— Ничего железяка, как, Билли?
— Красивая машина, Лу. — Особого внимания я ей не уделил: там, откуда я приехал, улицы забиты такими металлическими штуками, и пешему не перейти дорогу, пока машины не дозволят. Да, привычны они мне. с их шелестом по асфальту, с запахом выхлопных газов. Отец всякий год по два раза меняет автомобиль, в рассрочку.
Молча шли мы под тополями к сараю и коралю. Зеленоватые полоски рассвета проступали на востоке. Филин ухал в густом ивняке. Жаворонки и корольки, хоть и невидимые, пели, словно ангелы, на выгоне за коралем и в поле люцерны у речки.
— Лу... — начал я.
— Давай не будем сегодня об этом.— Он сжал мне локоть.— Все уладится. Не беспокойся.
Хлопнула дверь, в тишине звук этот показался громким. Скоро я разглядел красный уголек дедовой сигары, приближающийся от крыльца сюда, к нам.
Мы с Лу ощупью добрались в сарае до чулана, нагрузились сбруей. Лу наполнил мешок зерном, пошли в кораль. Держа уздечку за спиной, я глядел на лошадей, топтавшихся и фыркавших в углу загородки, проголодавшихся, но несмирных. Мне в скупом том свете они казались не меньше мастодонтов, глаза их угрожающе пламенели, копыта молотили по твердой земле. Лу протянул мне мешок с кормом:
— Выбирай себе лошадь.
Я подступил к тесно сбившимся животным, боясь, тем более боясь из-за старания не выдать себя. Искал я своего любимца, рыжего мерина с черной гривой, пышным хвостом, длинными ногами. На этом коне я чаще всего ездил в прошлом году. Но в колыхавшейся толпе лошадей не мог распознать его.
— Где Лентяй? — спросил я.
— Лентяй? — откликнулся Лу.— Так, Билли, его нам нынче разыскивать предстоит. Уже неделю как пропал.
Из сарая вышел дедушка с седлом на плече.
— Бери-ка Голубчика, Билли. Он теперь тебе в самый раз.
Я снова подался вперед с мешком зерна на вытянутой руке, и лошади на сей раз гурьбой пошли мне навстречу, теснили меня к забору, тянули морды к мешку. Я предложил корм Голубчику, большому, серому. Закинул повод ему на шею и повел его из толпы к загородке кораля. Пока конь завтракал, я, воспользовавшись забором, приладил седло на широкой спине Голубчика.
Страх мой улетучился. Мощный стан, сильные челюсти, перемалывающие ячмень и отруби, понятливое равнодушие коня к моему занятию наполнили меня доверием и симпатией. Я был до глупости горд, что такое огромное могучее животное слушается меня — по крайней мере, за взятку. Затянул подпругу сколько хватило сил и взобрался в седло, чтоб проверить стремена. Оказалось, низковаты; надо было слезть и поправить. К этому времени Лу и старик, делая вид, что не следят за моими усилиями, оседлали своих коней, взнуздали, накормили, приготовили в путь.
И Голубчик почти доел. Я хотел было отнять у него мешок, чтобы вставить удила. Он мотнул головой, сбил меня с ног. Я поднялся, почтительно дождался, пока он убедится, что в мешке пусто, потом взнуздал его успешно и сел в седло.
Отсюда все смотрелось иначе — лучше. Первобытная радость расцвела в моем сердце, пока я правил лошадь от загородки до ворот. Тронешь пятками — и шагает вперед, чуть потянешь повод — и конь останавливается. Я склонился, погладил его мощную шею: «Добрый мой старикан Голубчик». Чувствовал я себя ростом в полторы сажени, повелителем коней и людей. Птичьи голоса в пустыне подпевали моему душевному восторгу.
Лу и дедушка были рядом, Лу на вороном, дедушка на своем крупном гнедом жеребце по кличке Крепыш.
— Готов, Билли? — спросил дед.
— Да-да!
— Привяжи-ка к седлу, — он протянул мне пончо, потом поглядел на восток, и рассвет отразился у него в глазах. — Поехали.
Лу открыл ворота кораля, спешившись и вновь прыгнув в седло с привычной рассчитанной легкостью. Выехали, оставляя ворота открытыми, прочие лошади последовали за нами. Когда мы короткой рысью стали проезжать орошаемое поле у речного русла, они остановились н смотрели вслед, подняв головы в степенном любопытстве. Я посочувствовал им, остающимся. В этот час я пожалел бы кого угодно на земле, будь то человек или животное, кто не едет с нами.
