Космопорт, 2014 № 04 (5) - страница 35

Меня отправили домой для подготовки. Прощаться мне не с кем. Я готов и жду. Завтра будет приведено в исполнение совместное решение Комитета и врачебной комиссии. Меня заморозят на семьдесят лет. Квартиру оставят под электроохраной. Мои личные вещи отправят в хранилище. Эту бумагу тоже. Когда я расконсервируюсь, могут возникнуть пробелы в воспоминаниях. Они исчезнут сами собой, но я хочу сразу вспомнить всё самое важное. Надеюсь, я ничего не забыл. Когда завтра лягу в капсулу, я надавлю пальцами на глаза и увижу чудесные миры.

Она уже набралась шампанским, а я наврал с три короба. И даже успел поплакать у неё на плече.

— Бедный, бедный, — приговаривала она. — Это так грустно. Так, значит, ты не можешь завести ребёнка с резус-положительный женщиной?

Я покачал головой:

— Давно бросил пытаться.

Она засмеялась:

— А у меня первая отрицательная. Уже много лет как сдаю кровь.

Я уважительно посмотрел на неё и спросил:

— Может, поженимся?

Она хихикнула:

— Начнём с тест-драйва.

Мы ушли через коридор, где не было зеркал. До её квартиры мы так и не дошли. Я был голоден; а на резус-положительных у меня аллергия.

Оранжевое солнце, тёплое и щедрое, заглянуло к старику.

Учитель Хасим, сидел в выгребной яме, по грудь погрузившись в зловонную жижу. Мясистые белёсые черви ползали по телу, путаясь в складках одежды.

— Здравствуй, отец Фоникон, — прошептал старик, улыбаясь утреннему светилу цвета спелого апельсина. Прикрыв глаза, он подставил морщинистое лицо ласковым лучам.

Вдруг, к неудовольствию Хасима, какая-то преграда закрыла от него благословенный огонь. Ею оказалась лысая голова лопоухого парнишки лет двенадцати. Зажав пальцами нос, он полными изумления глазами взирал на добровольного страдальца.

— Учитель! — прогнусавил мальчик. — Что ты делаешь в этой ужасной яме?

— Совершенствуюсь, Ульрик, — терпеливо пояснил Хасим. — Не засти мне Фоникон.

— Прости, учитель, — не унимался паренёк, — но разве не удобней делать это наверху?

— Поди прочь, бестолочь, — беззлобно и даже почти ласково попросил Хасим мальчишку. Этого оказалось достаточно, чтобы лысая голова исчезла из поля зрения старика. Теперь ему больше ничего не мешало наслаждаться жизнью…

Но гармония уже нарушилась.

— Господи! — взмолился Хасим. — За что ты направил это неразумное чадо мне в ученики? Разве я не прославлял тебя, Господи? Разве не верил всей душой? Так зачем ты послал мне на исходе моих дней такое тяжкое испытание?

Голова учителя сделалась вдруг легкой и воздушной, он ощутил слабый укол в затылок, а затем ясно и отчетливо услышал глубокий и уверенный голос.

— Что я слышу, Хасим? Неужели в твоей мольбе я уловил тень сомнения?

— Прости, Создатель, но порой мне кажется, что среди бескрайнего океана терпения, которым ты так щедро меня одарил, я начинаю различать едва заметную полоску берега.

— Отбрось сомнения, мудрый учитель, они напрасно гложут твою душу, — рассмеялся голос в голове старика. — Всё случится именно так, как должно. А теперь прощай.

— Стой! — закричал Хасим, запоздало вспомнив, что хотел спросить у Бога кое-что очень важное…

Но тоненькая веточка в его голове лопнула с жалобным хрустальным звоном, и связь с Творцом оборвалась. Старый учитель, кряхтя, по приставной лестнице выбрался из ямы и, прихрамывая, побрёл к реке.

Устин с неохотой снял компьютерный шлем, голоса Аркабана сменились шумом городских улиц, запруженных бесконечным потоком машин. Устин подошёл к окну, отдёрнул шторы. Вечно серое небо не пропускало солнечных лучей, что никак не улучшало настроения живущих в мегаполисе людей. Виной тому являлся смог, густое облако которого надежно укрывало город от синего неба. И так было всегда.

Но только не в Аркабане, созданном Устином, где свежий ветер с океана ласкал изумрудную зелень лесов и садов, белые каменные замки тянули к бездонному небу свои башни — руки, а Фоникон светил почти всегда.

В своё любимое детище — Аркабан — Устин вложил частицу себя. На четвёртом десятке лет каждый человек уже должен иметь место, где он сможет отдохнуть и собраться с силами, поразмышлять в одиночестве или предаться любимому занятию. Не имея такового, Устин его создал.