Антонина не ожидала поздних гостей.
— Ксюша, — сказала она. — А я вас завтра звала.
Антонина отличалась удивительной бестактностью.
— Ничего, — ответила Ксения. — Мы ненадолго.
— А Корнелий придет? — спросила Антонина. — Мой-то дрыхнет. На футбол ходил. Вот и дрыхнет. Только пирога не жди. Пирог я на завтра запланировала. Придется кого-то еще звать на завтра вместо тебя. Как здоровье, Ксения? Ноги не беспокоят?
Ноги болели не у Ксении, а у ее двоюродной сестры Насти. Но Ксения спорить не стала, да и не было никакой возможности спорить, если ты пришла к тетке Антонине.
— Ты проходи, — пригласила Антонина, — чего стоишь в прихожей?
Ксения послушно прошла в комнату, тесно заставленную мебелью, потому что Антонина любила покупать новые вещи, но не могла заставить себя расстаться со старыми.
На тахте, зажатой между двумя буфетами — старым и новым, лежал Антонинин муж Геннадий, такой же сухой, жилистый и длинноносый, как Антонина, и, закрыв голову газетой, делал вид, что спит, надеялся, что его не тронут и уйдут в другую комнату.
— Вставай, — сказала строго Антонина. — Развлекай гостей. Я пойду чай поставлю. Нет хуже, чем гость не ко времени. А твой-то где?
— Со мной, — лукаво ответила Ксения.
— А, — согласилась Антонина, которая, как всегда, слушала плохо и была занята своими мыслями. — Никогда он ко мне не приходит. Брезгует. Ты вставай, Геннадий, вставай.
И Антонина ушла на кухню, оставив Ксению на попечение мужа, который так и не снял с лица газеты.
В другой раз Ксения, может быть, и обиделась бы, ушла. Но сейчас понимала, что явилась к людям, когда не звали, а потому сама виновата. Но желание удивить родственников подавило все остальные чувства, так что Ксения послушно уселась за стол, поставив сумку рядом с собой на скатерть.
Минут через пять, в течение которых в комнате царило молчание, нарушаемое лишь демонстративным посапыванием Геннадия, вернулась Антонина.
— Так и знала, — сказала она. — Ты, глупая, сидишь, словно клуша, а мой изображает из себя спящую красавицу. Ну, уж это слишком.
Антонина, быстро и споро накрывая на стол, выкроила секунду, чтобы потянуть мужа за ногу.
— А, племянница, — произнес Геннадий, словно и в самом деле только проснулся. — А где Корнелий?
— Здесь он.
— Ага. — Геннадий в одних носках подошел к столу и сел напротив Ксении. — Я тоже по гостям ходить не терплю. Все это сплошные бабские разговоры. Нет, меня не затянешь. А Корнелия за его упрямство даже уважаю.
Корнелий пошевелился в сумке, отчего та вздрогнула, а Ксения подвинула ее к себе.
— Шшшш! — велела она строго.
— Чего? — удивился дядя Геннадий.
— Не тебе, — сказала Ксения. — Это я Удалову.
Удалов больше не двигался. Он испугался, что его будут показывать, а это было унижение хуже смерти.
Тут Антонина принесла самовар. Сели пить чай.
— Ты сумку со стола убери, — сказала Антонина племяннице. — Не дело сумку на столе держать.
Ксения улыбнулась, но сумку убрала, поставила на пол, между туфель, чтобы кто случайно не задел, потому что очень любила своего Корнелия.
От толчка Корнелий пискнул: «Ой!»
— Все-таки, — сказала Ксения сладким голосом, чтобы заглушить крик мужа, а также навести разговор на нужную тему, — все-таки, будь моя воля, я бы мужиков далеко не отпускала. Ну, отработал, пришел домой, а дальше — никуда.
— Всю жизнь мучаюсь, — ответила Антонина в сердцах. — Всю жизнь.
— Это есть спесь и тщеславие, — рассудил дядя Геннадий. — Ты нам по маленькой не поставишь по случаю праздника?
— Молчи, — ответила Антонина. — В одиночестве пить — алкоголизм. Сам же читал в журнале «Здоровье».
— Если по маленькой — не алкоголизм, а удовольствие. Ведь и Ксения не откажется. Не откажешься, Ксюша?
Дядя Геннадий глядел на племянницу с надеждой.
— Не откажусь, — ответила Ксения. — И Корнелий не откажется.
Тут тетя Антонина не выдержала.
— Ксюша, ты здорова? — спросила она. — Если что, аспирину дам. Я же заметила, думаешь, глухая? Ты все твердишь — со мной Корнелий, рядом Корнелий. А мы-то видим, что нет его. Ты говори всю правду. Может, ушел совсем? Может, что случилось? Может, кого еще нашел?
— Ой нет, тетя Антонина. — Ксения так и лучилась удовольствием. — Только с мужем обращаться надо уметь. Вот ты всю жизнь прожила с дядей Геннадием, а он тебя избегает.
