А зря, между прочим. Как раз бдительности-то ему терять и не следовало. Потому что над унитазом нависла бабушка-великанша.
— Теперь тебе, паршивец, точно конец, — торжествующе прогремела она.
Тимыч тык-мык, а куда бежать? Из унитаза так просто не убежишь.
Бабушкина ручища уже тянулась к спусковому устройству.
— Бабуленька-а-а-а, не на-а-а-а-да-а-а-а!!! — завопил Тимыч. Но вместо этого раздалось едва слышное: цвирк… цвирк… цвирк…
Бабушка нажала на спусковое устройство. И тотчас же на Тимыча обрушился водопад похлеще Ниагарского, унося его в черную бездну канализации.
Глава II
ВЗБЕСИВШИЙСЯ ВЕЛОСИПЕД
А как классно все начиналось!.. Тимычу что называется — поперло. Его мать пошла в роддом и родила тройню. И родичам сразу стало не до Тимыча. А удача, как известно, не приходит одна (впрочем, как и неудача). Мало того что Тимыча перестали доставать нудными вопросами типа: «сделал уроки?» или «что получил?»; его еще и отселили в квартиру материного брата — профессора Федякина. (Сам профессор улетел на Канары.) Отец сказал Тимычу: «Ты, Тимоня, уже большой парень, скоро четырнадцать стукнет. Пора тебе становиться самостоятельным». А Тимыч и не против. Наоборот — ему это по кайфу! У дяди Феди дома и комп навороченный, и Интернет бесплатный…
Короче, когда Тимыч переселился в дядифедину квартиру, у него началась не жизнь, а мечта. Учеба, разумеется, пошла по боку. Учится-то ведь кто? Всякие там зануды и зубрилы, которые списывать не умеют, А Тимыч мог любую контрошу так ловко списать, что ни один препод не заметит. Да и лапшу на уши Тимыч тоже мог суперски навешать, когда его на уроках спрашивали. Пятак, конечно, за такой ответ не поставят, но и банан не влепят. А тройбан — обеспечен. А Тимыч парень не гордый, ему больше и не надо. Тройка — это что? — «удовлетворительно». То есть учителя удовлетворены его знаниями. А раз так, то и зашибись!
Свободного времени у Тимыча теперь был вагон, да что там вагон — целый поезд. Но Тимыч знал, куда его девать — просиживая после школы в чатах до поздней ночи (чат, если кто не в курсе, это виртуальная тусовочка, на которую собирается куча народу).
И вот в один прекрасный день, вернее, в одну прекрасную ночь, Тимыча настигла в чате первая любовь. Ник у первой любви был — Ля (ник, если опять же кто не в курсе, это псевдоним, под которым ты колбасишься в чате). Ля сразу зацепила Тимыча своими разговорами, и он пригласил ее в «приват» — укромное местечко, где можно поболтать тет-а-тет. [1]
Тут-то и выяснилось, что Ля и Тимыч просто-таки созданы друг для друга. Во-первых, им обоим было по тринадцать с половиной, во-вторых, они тащились от одних и тех же групп, в-третьих, фанатели от одного и того же футбольного клуба, и в-четвертых… и в-пятых… и в-шестых… Ну буквально все у них совпадало тютелька в тютельку. А уж когда выяснилось, что Ля обожает блины со сметаной, Тимыч понял: вот она, его первая любовь!
Короче, пора было выныривать из виртуала в реал, тем более что Ля, так же как и Тимыч, жила в Питере. Правда, здесь имелось маленькое «но». Даже не маленькое, а большое «НО». В реальности Ля вполне могла оказаться каким-нибудь бородатым программистом. И ничего тут не поделаешь — таковы законы чатов. Тимыч частенько и сам так прикалывался, заходя в чат под девчачьими никами: ну, например, «Шоколадка» или «Мармеладка», и вел девчачьи разговоры с очередным лопухом. И вот как бы теперь самому Тимычу не лопухнуться!
Существовала и вторая опасность, покруче первой. Ля в реале могла оказаться страхолюдиной, что называется — ни рожи, ни кожи. Тем более что фотку свою она Тимычу по мылу так и не кинула, сославшись на то, что у нее нет сканера. [2]
Но кто не рискует — тот не кайфует. Надо было на что-то решаться. И Тимыч решился. Он пригласил Ля покататься на велике по крыше.
Дело в том, что профессор Федякин жил на последнем этаже двадцатиэтажки с плоской крышей. Он приватизировал эту крышу и устроил там зону отдыха. Туда можно было попасть прямо из квартиры — через люк в потолке, к которому вела узкая лесенка. На крыше стояли пальмы в кадках, шезлонг… Только что моря не хватало. Но вместо моря было небо. А вместо рыбок — птички. В хорошую погоду профессор сидел в шезлонге, щурился на солнышко и обдумывал свои научные статьи.
