— Я Шейла, жена Тони.
— Здравствуйте. Джон Ребус.
Он хотел встать, но она остановила его нервным взмахом руки.
— Да-да, — проговорила она, — Тони рассказывал мне о вас. Вы ведь работаете вместе?
— Да.
Почти не обратив внимания на ответ, она снова перевела взгляд на Томми Маккола и заговорила глухим шепотом:
— Вы только посмотрите на этого преуспевающего братца. Свое дело, большой дом. Вы только посмотрите…
Она была готова начать гневную речь о социальной справедливости, но ее прервал муж, протиснувшийся мимо нее в дверь с подносом в руках.
— Напрасно ты встала, дорогая.
— Как же я могла спать, когда под окнами завыла эта машина? — Она взглянула на поднос. — Ты забыл сахар.
— Я пью без сахара, — пояснил Ребус.
Тони стал разливать чай по двум чашкам.
— Сначала льют молоко, Тони, а потом уже чай, — не унималась она, будто Ребуса здесь и не было.
— От перемены мест слагаемых сумма не меняется, Шейла.
Он протянул чашку Ребусу.
— Спасибо.
Она еще немного постояла, глядя на мужчин, потом провела рукой по халату.
— Ну, ладно. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — отозвался Ребус.
— Не сиди долго, Тони.
— Хорошо.
Отхлебывая чай, они послушали, как она поднялась к себе в спальню. Тони Маккол вздохнул.
— Извини, — сказал он.
— За что? — удивился Ребус. — Если бы двое пьяниц ввалились ко мне в такое время ночи, я встретил бы их такими словами, каких вам лучше не слышать. Она реагировала на редкость спокойно.
— Шейла всегда спокойна. Снаружи.
Ребус кивнул в сторону Томми.
— Что будешь с ним делать?
— Он отлично выспится в кресле.
— Ты в этом уверен? Я могу отвезти его домой, если ты…
— Нет, нет. В конце концов, он мой родной брат. Неужели я не пущу его переночевать в кресле? — Тони взглянул на Томми. — Посмотри на него. Ты не поверишь, какие штуки мы с ним откалывали в детстве. Всех соседей держали в страхе. Разводили костры, били окна футбольным мячом, стучали в двери и удирали… Отчаянной мы были парочкой. А теперь я вижу его, только когда он в таком состоянии.
— Ты хочешь сказать, это не первый раз?
— Да, второй или третий. Приезжает на такси, валится в кресло. А утром не понимает, куда попал. Завтракает, сует детям по нескольку фунтов, и исчезает. Никогда не звонит, не приходит в гости. А потом опять ночное такси и гудок под окнами.
— Я не знал.
— Да зря я тебе все это рассказываю. Мои проблемы…
— Почему же? Рассказывай, пожалуйста.
Но Тони Маккол не хотел продолжать тему.
— Как тебе эта комната? — спросил он.
— Красиво, — соврал Ребус. — Видно, что потрачено много усилий.
— Ну да, — недоверчиво отозвался Маккол. — И денег. Видишь эти стеклянные побрякушки? Ты представить себе не можешь, сколько они стоят.
— Неужели?
Теперь Маккол осматривал комнату так, словно гость был он.
— Добро пожаловать в мою жизнь. Только, кажется, я предпочел бы одну из наших камер.
Он встал, подошел к креслу Томми и опустился на корточки перед братом, один глаз которого остался приоткрыт.
— Скотина, — прошептал Тони Маккол. — Скотина, скотина.
И опустил голову, чтобы спрятать слезы.
* * *
Пока Ребус проехал четыре мили до Марчмонта, уже начало светать. Он остановился у круглосуточной булочной-пекарни и купил свежих булочек и охлажденного молока. В это время суток он любил город, его тихие улицы больше всего. Он не переставал удивляться, до чего люди не умеют быть довольными своей участью. «У меня есть все, о чем я мечтал, и этого мало». Сам он мечтал только о том, чтобы поспать, и на этот раз на кровати, а не в кресле. Он снова и снова вспоминал гостиную Маккола: отключившийся Томми Маккол со стекающей на подбородок слюной — и плачущий перед ним на корточках Тони Маккол. Наверное, это страшно — иметь брата. Он твой соперник на всю жизнь — и ты не можешь ненавидеть его, не ненавидя в то же время себя. Еще он вспоминал Малькольма Лэньона в его кабинете, Сайко у дверей, мертвого Джеймса Карью на кровати, забинтованное лицо Нелл Стэплтон, покрытую синяками грудь Ронни Макгрэта, старого Вандерхайда с его невидящими глазами, страх в глазах Кэлума Маккэлума, Трейси с маленькими сжатыми кулачками…
«Если мой грех велик, то столь же велики и мои страдания»
