Кошки-мышки - страница 3

Газоны заросли сорняками, а на асфальтированных детских площадках выставленную при падении коленку или ладошку караулила стеклянная шрапнель. Почти на всех террасах окна были загорожены фанерой, потоки воды из сломанных водосточных труб струились на землю, изгороди утопающих в высокой траве заболоченных палисадников были поломаны, калитки снесены. Он подумал, что в солнечный день здесь, наверное, еще более тоскливо.

И тем не менее в сотне ярдов отсюда какая-то компания начала строительство частных домов. Надпись на щите гласила «ДОМА-ЛЮКС» и обозначала адрес как «МЬЮИР-ВИЛЛИДЖ». Ребус знал, чего стоит эта реклама, но не сомневался, что часть молодежи на нее, возможно, и купится. Интересно, многие ли? Пилмьюир всегда будет Пилмьюиром. То есть помойкой.

Найти нужный ему дом не составило труда. Возле него, по соседству со сгоревшим «фордом-кортиной», стояли две полицейские машины и «скорая помощь». Впрочем, Ребус узнал бы дом и так. Хотя окна в нем были заколочены досками, как и в остальных домах, но дверь была распахнута, открывая темноту внутри. А что, как не присутствие покойника и суеверный страх живых, может заставить распахнуть дверь в такой день?

Увидев, что поставить машину близко к дому не получится, Ребус тихо выругался, открыл дверь, набросил плащ на голову и выскочил под ливень. Что-то выпало у него из кармана на бордюр. Какой-то обрывок бумаги, но Ребус все равно поднял его и сунул на бегу обратно в карман. На разбитой асфальтовой дорожке он поскользнулся на мокрой траве и чуть не упал. Забежав под козырек у входа, он, ожидая, пока его встретят, стряхнул воду с плаща.

Из-за двери, выходящей в холл, высунулась нахмуренная физиономия констебля.

— Инспектор сыскной полиции Ребус, — представился Ребус.

— Проходите сюда, сэр.

— Я подойду через минуту.

Голова убралась, и Ребус оглядел холл. Обрывки обоев оставались единственным свидетельством того, что когда-то здесь было жилье. Сильно пахло мокрой штукатуркой и гнилым деревом. Скорее пещера, чем дом. Временное нелюбимое убежище.

Он прошел в дом, постепенно погружаясь в темноту. Все окна были заколочены, так что свет внутрь не проникал. Вероятно, предполагалось, что эта мера исключит захват помещения бездомными, но армия бездомных — в Эдинбурге их называли скваттерами — была слишком велика и умна. Несмотря ни на что, они забрались сюда. Они устроили здесь свое логово. И один из них здесь умер.

Комната, куда он вошел, оказалась неожиданно большой, хотя и с низким потолком. Двое констеблей освещали сцену карманными фонариками. По оштукатуренным стенам метались тени. Вся картина напоминала полотна Караваджо: освещенная середина и постепенно сгущающаяся к краям тьма. От двух больших свечей, стоявших прямо на досках пола, остались только две лужицы парафина. А между ними лежало обнаженное по пояс тело. Положение его — ноги вместе, руки раскинуты — словно имитировало распятие. Стоявшая рядом банка когда-то содержала нечто невинное вроде растворимого кофе, а теперь — несколько одноразовых шприцев. «Ширнутое распятие», — подумал Ребус и виновато улыбнулся своему кощунству.

Полицейский врач, мрачный и всегда печальный человек, стоял на коленях около тела, будто совершая некий погребальный обряд. У дальней стены фотограф пытался разглядеть показания экспонометра. Ребус подошел к телу.

— Дайте нам фонарь. — Ребус протянул руку к стоящему ближе всего констеблю. Он посветил на тело, на босые ступни, потертые джинсы, худой торс с выступающими сквозь бледную кожу ребрами. Потом на шею и на лицо. Рот открыт, глаза закрыты. Засохший пот на лбу и в волосах. А это что?.. Почему губы влажные?

Сверху, ниоткуда, в открытый рот вдруг упала капля. Ребусу показалось, что человек сейчас сглотнет, оближет свои запекшиеся губы и вернется к жизни. Этого не случилось.

— Крыша протекает, — объяснил врач, продолжая осмотр тела.

Ребус навел фонарик на потолок и увидел мокрое пятно. Ясно. Но все равно неприятно.

— Простите, что я так долго добирался. — Он старался, чтобы голос его звучал ровно. — От чего наступила смерть?