Снова пришла весна, мы открыли дверь в сад, и серая кошка, ее взрослый сын и четверо котят с наслаждением торчали в саду. Но серая кошка предпочитала котятам общество старшего сына; и опять С. просто возмутилась, потому что, как только окот подошел к концу, серая кошка встала, отошла от котят и попала прямо в лапы своего взрослого сына, и они стали кататься и мурлыкать.
Старший сын играл роль отца для этого выводка: он участвовал в их воспитании не меньше, чем мать.
А тем временем уже замаячила, едва намеченная и неясная, как всегда вначале, перспектива потери серой кошкой своего статуса королевы и единственной богини в доме.
Там, вверху, в мире людей, происходили страшные бури, волнения и драмы; и с приходом лета в доме появилась прекрасная молодая грустная блондинка вместе с аккуратной, элегантной черной кошечкой, по сути дела подростком, и эту чужую поселили в подвальном помещении, конечно, только на время, пока у нее не было дома.
У маленькой черной кошки имелись красный ошейник и красный поводок, и на этом этапе жизни она была только собственностью и декоративным атрибутом прекрасной девушки. Кошечку держали подальше от царившей наверху королевы: им не давали возможности встретиться.
Потом вдруг сразу для серой кошки наступила полоса неудач. Прежде всего, наконец забрали ее сына: новые хозяева увезли его жить в Кензингтон. Четыре котенка тоже обрели новые дома. И мы решили, что хватит, ей не стоит больше рожать.
Я тогда не очень представляла себе, в чем заключается кастрация кошки. Я знала людей, которые «врачевали» котов и кошек. Когда я обратилась за советом в Королевское общество защиты животных от жестокости, они настойчиво советовали кастрацию. И их можно понять: им каждую неделю надо было уничтожать сотни нежелательных кошек, — каждая из которых, я полагаю, была для кого-то «Ах, какой милый котенок», пока не вырастет.
Причем в голосах дам из Королевского общества защиты животных от жестокости звучала та же нотка, что и в голосе продавщицы бакалейной лавки на углу, которая всегда говорила мне, когда я ходила по соседям, пытаясь пристроить котят: «Вы до сих пор еще не сделали это? Бедное животное! По-моему, жестоко заставлять ее проходить через такие пытки». — «Но ведь для кошки естественно иметь котят», — настаивала я, хотя по отношению к серой кошке была неискренней: уж в нее-то материнский инстинкт приходилось буквально вколачивать.
Мои контакты с жительницами нашей улицы в основном ограничивались кошками — потерянными или приходящими в гости, или котятами, которых дети хотят посмотреть, или котятами, которых они готовы взять к себе. И представьте, не было ни одной соседки, которая бы не настаивала, что заставлять кошку рожать — жестоко; они заявляли это страстно, истерично или, как минимум, хмуро и враждебно.
Старый холостяк, владелец овощного магазина на углу — который теперь закрыли (во-первых, из-за конкуренции с супермаркетом, а во-вторых, потому, что хозяин, не имея семьи, объявлял свой бизнес семейным), — тучный старик со щеками, красными до черноты, так отозвался об этих женщинах: «Сами-то они рожают все время, но о своих детях не заботятся, верно?» У зеленщика не было своих детей, и он был уверен, что прекрасно разбирается в чужих проблемах.
Правда, у него была престарелая мать, лет восьмидесяти, полный инвалид, и он взял на себя все заботы о ней. У его брата и трех сестер имелись свои семьи и дети, и они решили, что в обязанности неженатого брата как раз и входит заботиться о старой матери, а им хватает хлопот со своими детьми.
Он стоял в своем крошечном магазинчике, где на полках лежали брюква, турнепс, картофель, лук, морковь, капуста — остальные овощи, как всегда бывает в таких кварталах, появлялись только в замороженном виде, — и, наблюдая за детьми, бегавшими по улицам, недоброжелательно отзывался об их матерях.
Зеленщик тоже был за то, чтобы «сделать это» серой кошке. В мире слишком много людей, слишком много животных, слишком мало еды, никто сейчас ничего не покупает, куда катится мир?
Я позвонила трем ветеринарам и спросила, необходимо ли удалять у кошки матку и трубы, — нельзя ли только перевязать ей трубы? Мне не хотелось превращать беднягу в бесполое существо. Все трое с чувством настаивали, что лучше будет убрать все. «Все это хозяйство» — так выразился один из них; кстати, именно эту фразу как-то сказал моей подруге гинеколог: «Я бы избавился на вашем месте от всего этого хозяйства».
