Джехана уверилась наконец, что он выздоровел: Вернер снова полностью отдался распутыванию безнадежно затянутых узлов квантовой физики. Это было его призвание – и одновременно средство отдыха. Он рассказывал Джехане, что лучшие ученые мира отчаянно пытаются свести воедино экспериментальные данные, составить теорию, математическую модель, которая бы объясняла их все. Но, какой бы способ ни испытывался, полного согласия с экспериментом достигнуть не удавалось. Он был уверен, что у него это наконец получилось. Он сам не понимал, как, но был уверен, что это так. Впрочем, по-настоящему углубиться в проблему он еще не смел.
Джехану это, в свою очередь, не слишком впечатлило.
– Разве ты не видел тех, которые заявляют, что они уверовали в ниспосланное тебе и в ниспосланное до тебя, но хотят обращаться на суд к ложным божествам, хотя им приказано не веровать в них? Дьявол желает ввести их в глубокое заблуждение[7].
Гейзенберг расхохотался.
– Здесь твой Аллах не о Геттингене говорит, не-е-е-ет, – сказал он, отсмеявшись. – Он имеет в виду Бора и Эйнштейна в Берлине.
Джехана нахмурилась, задетая его пренебрежением. Это была насмешка неверного – кафира – над истинной верой. Как глубоко укоренилось в ней самой чувство сопричастности старой религии, а ведь та, вообще говоря, никогда не имела над Джеханой особой силы! Ей подумалось: а что, если сейчас, спустя все эти годы, снова пройтись по узким, заполненным беднотой улочкам Будайена, протолкаться меж лязгающих повозок, стен и лотков? Каково бы ей стало?
– Не смей так говорить, – только и сказала она.
– А? – вскинулся Гейзенберг.
Он уже успел забыть, что ей говорил.
– Ладно, - сказала Джехана. – Глянь туда. Что ты видишь?
– Океан, – ответил Гейзенберг. – Волны.
– Аллах сотворил эти волны. Что ты об этом творении знаешь?
– Гм. Я могу измерить их амплитуду, определить частоту...
– Измерить! – фыркнула Джехана. Долгие годы научной работы внезапно отступили перед напором оскорбления, нанесенного унаследованной от предков вере, как бы мнимо это оскорбление (и сама вера) ни было. – А вон туда глянь! – потребовала она. – Вот – пригоршня песка. Аллах сотворил песок. Что ты о нем знаешь?
Гейзенберг не понимал, куда Джехана клонит.
– Располагая соответствующим оборудованием, – начал он осторожно, слегка опасаясь снова ее обидеть, – и подобрав настройки, я мог бы отделить одну-единственную песчинку и сказать...
Он замолчал. Потом медленно, осторожно, как старик, поднялся на ноги.
– Посмотрел на море, опустил взгляд на побережье, снова скользнул глазами по воде.
– Волны... – пробормотал он. – Волны и частицы – Никакой разницы. Значимо только то, что мы можем измерить. Боровские орбиты не поддаются измерению, потому что их в действительности не существует! Наблюдаемые спектральные линии обусловлены переходами из одного состояния в другое. Пары состояний! Это потребует совершенно нового математического формализма. Придется составить таблицы с перечислением всех допустимых...
– Вернер.
Джехана понимала, что теперь он для нее потерян.
– Расчеты отнимут много дней, если не недель – одни только расчеты!
– Вернер, послушай меня, пожалуйста. Этот остров так мал, что ты можешь отсюда добросить камушек до другого берега. Я не собираюсь сидеть на пляже и мерзнуть, дожидаясь, пока ты соблаговолишь отвлечься от своего изумительного открытия, в чем бы оно ни состояло. Ты меня слышишь? ДО СВИДАНИЯ!
– А? – Гейзенберг моргнул и вернулся в ускользавшую от него реальность. – Джехана, что ты сказала?
Она не смотрела на него. Она опустилась на корточки и просеяла пригоршню песка между пальцев другой руки.
Ей внезапно вспомнилось, что, если у верующего нет воды для омовения при намазе, допустимо омыть лицо и руки чистым песком.
Она расплакалась.
Если Гейзенберг что-то и сказал ей, она не услышала, что именно.
* * *
В переулке миновала еще пара часов. Стало холоднее. Джехана плотнее запахнулась в бурку и сделала несколько шагов туда-сюда.
Эта ночь являлась ей в видениях уже четыре года. Просверками всех возможных исходов. Иногда в конце переулка вскоре после восхода солнца ее встречал юноша. Иногда юноши там не оказывалось. Иногда она убивала его. Иногда – нет.
