Хиро опустился на колени слева от Хидэтаро и погрузился в свою собственную медитацию, открывая разум и мысли окружающему миру, что обычно игнорировали другие формы медитации. Глаза и уши синоби отыскали в кленах каждую певчую птицу. Падающий лист ударился о стену сада и, оцарапав дерево, упал на землю. Пробежавшись по всем звукам, Хиро принялся считать расстояние между валунами. Его навыки синоби и учение дзен сочетались друг с другом, хотя Хиро пытался извлечь из всего некую пользу, а не просто познание сущего.
Когда Хидэтаро закончил медитацию, он посмотрел налево и вздрогнул. Хиро не отвел глаз от сада, притворившись, что ничего не заметил. Хидэтаро встал и пошел прочь.
– Доброе утро, – сказал Хиро.
Хидэтаро обернулся.
– Доброе утро. Прощу прощения, если прервал вашу медитацию.
Хиро предложил мужчине присесть, а потом перевел взгляд на камни.
– Вообще-то, я пришел, чтобы поговорить с вами.
Хидэтаро опустился на колени рядом с синоби и повернулся лицом к саду.
– Чужеземный священник нашел убийцу моего брата?
– Возможно.
Оба мужчины снова посмотрели на камни. В отсутствие отца Матео, Хиро должен был соблюдать самурайские традиции, запрещавшие прямой разговор.
– Очень умиротворяющий сад, – сказал Хиро. – Часто приходите сюда?
– Вам нравится? – Задумчивая улыбка Хидэтаро содержала в себе некоторую вежливость, но ни грамма искренности. – Не многие люди могут оценить эти сухие пейзажи, но ведь и не все способны понять суть медитации дзен.
– Давно занимаетесь этим учением? – спросил Хиро.
Взгляд Хидэтаро перебегал с камня на камень.
– Я хотел стать монахом.
Необычное желание для сына самурая.
– Ваш отец не согласился? – догадался Хиро.
– Естественно, он ожидал, что старший сын станет воином, а не священником.
– И вы стали.
– Конечно. По его стопам я поступил на службу клану Асикага и практиковал дзен уже сам по себе. В основном здесь, в Тофуку-дзи. Я предпочитаю это место... Рёгин-ан... Сюда мало кто приходит. Меньше шансов, что кто-нибудь расскажет моему отцу, что я не отказался от своей духовной жизни.
Тонкая ухмылка прокралась на лицо Хидэтаро. Воспоминание было не из приятных.
– Но ваш отец все равно узнал, – предположил Хиро.
Казалось, Хидэтаро не удивился.
– Да, и он лишил меня наследства. Я не знал об этом, пока отец не умер.
– Но вы все же не стали монахом.
Этикет не позволял Хиро спросить о причине, но это не помешало ему говорить об очевидных вещах.
– Не от недостатка усилий. Я подал прошение о том, чтобы оставить службу, отказался от жалованья, но монастырь не позволил мне вступить в орден. – На его губах снова промелькнула тонкая улыбка. – Настоятель был уверен, что сёгун послал меня следить за деятельностью монахов.
– Как странно, – сказал Хиро. На самом деле это не казалось странным, учитывая обученность Хидэтаро и бунт монахов, когда те были недовольны сёгунатом.
– До сего дня настоятель отказывается принять мой обет, хоть и дал разрешение приходить сюда и медитировать так часто, как захочу.
Хидэтаро рассказывал свою историю без каких-либо эмоций, словно человек, говорящий про города, в которых бывал, и о еде, которую пробовал. Хиро никак не мог сопоставить сегодняшнюю отрешенность с вчерашней озабоченностью. К сожалению, он плохо знал Хидэтаро, чтобы судить, когда он был искренним, а когда надел маску. Синоби решил обязательно это выяснить.
– Кстати, – сказал Хиро, – вы сегодня почти не хромаете.
Хиро наблюдал за Хидэтаро. Хидэтаро смотрел на валуны. Правая рука самурая сжалась в кулак, потом постепенно расслабилась, но больше он никак не двигался.
Спустя почти две минуты, он повернулся к Хиро и сказал:
– Хромота была притворной, чтобы вы поверили, что я не мог убить брата.
Хиро прищурился.
– Зачем для этого имитировать хромоту?
– Волочение ноги оставляет совсем другие следы, – сказал Хидэтаро.
Хиро удивился, откуда тот мог узнать о следах, если не видел Саюри, но решил пойти другим путем, чтобы получить ответ на этот вопрос.
– Почему вы решили, что вас будут подозревать?
– Я старший брат, но большего успеха добился Хидэёши. Я зависел от его доброй воли во всем: от одежды до еды на моем столе. Мне посчастливилось полюбить замечательную женщину и совершенно не повезло в том, что моему брату она нравилась тоже. Разве это не мотив для убийства. Только дурак бы не стал считать меня подозреваемым, особенно, когда никто другой на ум не приходит.
