Возвратившись на свое подворье, послы долго обсуждали приезд в Москву царя Ивана. Им казалось, что вид у него был какой-то странный.
— Когда царь взглянул на меня, я подумал, он пьян или сошел с ума, — сказал Ян Кротовский. — Я уверен, что он смотрел, но ничего не видел.
— Царь опьянел от крови, — ответил Николай Тавлош. За долгое сидение в Москве посол узнал кое-что про новгородские дела.
Вечером в посольском приказе состоялась новая встреча с думными боярами. Много спорили и опять без всякого успеха. Тогда королевские послы просили позволения переговорить с государем.
Царь Иван назначил прием. То, что послы увидели во дворце, еще больше удивило их. С посохом в руках царь стоял у решетчатого окна, и не в приемной палате, а возле сеней. У его ног примостился шут, что ехал на однорогой корове.
Увидев послов, царь громко закричал:
— Поляки, поляки! Если не заключите со мной мир, прикажу вас изрубить в куски. — Глаза у царя выкачены, лицо бледное. Редкие волосы прилипли ко лбу.
Послы в растерянности переглянулись.
Закатываясь смехом, царь Иван схватил соболью шапку с головы Яна Кротовского и надел ее на шута.
— Кланяйся, кланяйся мне по-польски! — закричал царь пронзительным голосом. Он кричал что-то еще, совсем несуразное и непонятное…
Через час царь Иван пришел в себя и повелел звать послов в приемную палату. Он сидел в черном кресле из мореного дуба. Спинка была резная, на ней изображен двуглавый орел с распростертыми крыльями. Царь был одет в парчовые ризы, украшенные узорами и драгоценными камнями. Теперь на престоле сидел совсем другой человек. Его величавый и строгий вид невольно внушал уважение. Послы почувствовали робость. В золотых парчовых одеждах толпились у трона царедворцы.
После обычного обмена любезностями начали серьезные разговоры.
— Ты утверждаешь, Иван, что нынче мне особо выгодно заключить с королем Жигимондом мир? — спросил царь.
Взгляд его черных маленьких глаз вперился в посла.
— Государские советы короны Польской и великого княжества Литовского, — витиевато ответил Кротовский, — советовались о том, что у государя нашего детей нет, и если господь бог государя нашего с этого мира отзовет, то обе рады не думают государя взять от басурманских или от иных земель, а желают избрать от славянского рода и склоняются к тебе, великому государю, и к твоему потомству.
Посол был уверен, что царь обрадуется польской короне и сделается податливее на мирный договор. Однако он ошибся. Не изъявив ни согласия, ни удивления, царь Иван ответил:
— Милосердием божьим и молитвами наших прародителей Россия велика. На что мне Литва и Польша? А ежели вы хотите нас видеть своим владыкой, то не должно раздражать нас войнами…
Царь Иван вошел в охоту и говорил полных два часа, не передыхая и ни разу не запнувшись. Он подробно и точно изложил историю отношений Москвы к Литве за время своего царствования.
Три писаря, ломая перья, торопливо записывали его речь.
Послы дивились царской памяти и острому уму.
— Выходит, не я причинен войнам, а король Жигимонд, — закончил царь. Однако по совету думных бояр он согласился заключить перемирие на три года.
Если царя Ивана на самом деле не столь сильно интересовала польская корона, то как-нибудь изловчиться и разъединить Польшу и Литву ему очень хотелось.
Надвигалось тяжелое время. Со всех сторон русскому государству грозили враги. Правительство царя Ивана всеми силами старалось уменьшить опасность.
После новгородского погрома царь Иван был милостив и миролюбив. В одном был непреклонен: он не мог простить обиды от нового шведского короля. Екатерина Ягеллонка вырвалась из его рук… Шведские послы, приехавшие заключить мир, долго ожидали приема. Наконец они встретились с Иваном Висковатым и Андреем Васильевым. По царскому велению руководители посольского приказа вновь потребовали выдачу Екатерины Ягеллонки, теперь жены короля. На других условиях заключать перемирие царь Иван отказался. Это был разрыв. После переговоров шведские послы были отправлены в Муром и посажены в тюрьму.
10 июня в Москву приехал эзельский епископ принц Магнус. Он появился с пышной, многочисленной свитой. Царь Иван принял его с благосклонностью. Переговоры шли успешно и через несколько дней закончились к удовольствию обеих сторон. Царь назвал принца Магнуса королем Ливонии, а Магнус царя Ивана — своим верховным владыкой.
