Быт поворачивается, как бык. Но они берут его за рога и поворачивают в нужную для них сторону. Он упирается, но они его поворачивают. И вот, где раньше был хвост, теперь голова, а где раньше была голова, теперь хвост. Головой — к ним, хвостом — к кулакам, быт стоит вместе с ними, быт идет вместе с ними. С их словами, с их делами, и подчиняется, правда, еще не совсем, их желаниям. И вот он двигается, как их работа, вместе с их работой. И вот он уже не бык. Он человек. Быт с большого «Б», их быт, наш быт. Быт социалистического соревнования, потому что соревнование постепенно, как оно проникало в труд, проникает в быт.
Они встают все в одно время — позор проспавшим! — умываются — кто лучше, кто чище! — и идут на работу — кто быстрее, все вовремя! Они приходят на работу — позор опоздавшим! — и работают — кто догоняет, кто перегоняет, кто отстает! — так работают они. Не так, как жили прежде. И люди не те и вещи не те, другие люди и вещи.
Вот новые вещи, предметы нового обихода. Они появляются не все вместе, а постепенно, одна за другой, вперед более необходимые, потом менее необходимые. Но все они появляются потому, что все они необходимы. И появление каждой вещи имеет свою историю, почти всегда смешную. Понемногу эти истории заменяют сказки. Они рассказываются у вечернего костра «старыми» колхозниками «молодым» колхозникам. И постепенно они становятся достоянием единоличников. Вот история зубной щетки, рассказанная мне в поле Мотькой Муравьевым. Он рассказывал мне, управляя плугом, и я не только услышал, но прошел эту историю вместе с Мотькой за его плугом и пегой лошадью. Я прошел ее, и она смешалась для меня с запаханной землей, она была запахана Мотькой Муравьевым, и, может быть, поэтому я ее и запомнил.
— Сейчас я расскажу, почему кулаки так не любят зубную щетку, — начал Мотька Муравьев, он уходил от меня, уменьшаясь. Я шел за ним, догоняя его слова и слушая, как шевелится земля под его плугом. — История эта начинается с того времени, когда приехал товарищ Молодцев. По утрам он выходил на крыльцо чистить свои зубы. Он чистил, посмеиваясь, отвечая на вопросы и отдавая распоряжения. И все удивленно смотрели на щетку. В то время у нас не только никто еще не чистил зубы, но и не имел представления о зубной щетке. У Молодцева никогда не было свободного времени. С утра он был занят делами колхоза, и так весь день. Даже когда умывался. Он умывался, работая, причесывался, работая, чистил зубы, работая. Он давал указания, размахивая зубной щеткой. И однажды он произнес целую речь, чистя зубы.
— Для чего у него эта щетка? — спрашивали менее осведомленные.
— Как для чего, — отвечали более осведомленные, — для того, чтобы чистить зубы.
— А для чего их чистить? — спрашивали менее осведомленные.
— Это уже мы не знаем, — отвечали более осведомленные.
Но неудовлетворенное любопытство растет, как растение. Они продолжали спрашивать. И многие, чтобы показать, что они знают, отвечали. Одни: чтобы лучше говорить. Другие: чтобы не устал рот. Третьи: так просто. Четвертые: для здоровья. Пятые: чтобы зубы были белее.
Но ни один ответ не мог удовлетворить любопытных. Спросить самого Молодцева? Неудобно. Да он и не скажет правду: «Производственная тайна». Однажды кулак, сам Петухов, пришел утром к Молодцеву, когда тот чистил зубы.
— Наше вашим, — сказал кулак и сделал вид, что хочет снять шапку.
— Мм… гм… гм, — отвечает ему товарищ Молодцев, не вынимая изо рта щетку.
— Ваш брат, — закричал вдруг кулак, — обирает нашего брата.
— Мм… гм, — ответил ему товарищ Молодцев, не вынимая изо рта щетку.
Кулак вдруг снял шапку.
— Ваш брат, — сказал он, — забрал у нашего брата покос. Я насчет покоса.
— Мм… гм, — ответил товарищ Молодцев, не вынимая изо рта щетку.
— Так как же насчет покоса, какое ваше распоряжение будет?
— Мм… гм, — ответил товарищ Молодцев, не вынимая щетку.
— Тогда я пойду, — сказал вдруг кулак, — оставайтесь здоровы.
— И вам также, — сказал товарищ Молодцев, вынув щетку, — доброго здоровья, — и вдруг захохотал всеми своими белыми зубами, всем лицом, всем своим огромным телом. Кулак рассвирепел и с поднятыми кулаками полез на товарища Молодцева. Он надвигался, топая, словно отплясывая присядку, вертя ногами и головой, весь расстегнутый, с растянутым ртом и глазами, вылезшими на лоб, вот так, с глазами, похожими на рога, с красным носом и красной бородой, в синей рубахе, вот с такими кулаками.
