На первый случай Екатерина посадила его под домашний арест на хлеб и воду. И это его, Константина, которому с самого рождения прочила она столько корон!
Сперва это была византийская корона. В пылком и щедром воображении её ближайшего сподвижника, князя светлейшего Потёмкина, зародилась эта мысль, не лишённая, впрочем, реального основания.
Изгнать турок из Европы, овладеть Константинополем, восстановить там древний престол восточно-римских или византийских императоров и посадить на него Константина, наследника великого русского императорского дома, — казалось, при тогдашнем положении политических дел это предприятие не представляло затруднений: раздробленная Германия не могла, да и не видела никакой надобности вмешиваться в дела европейского Востока. Англия ещё не утвердилась там окончательно и бесповоротно, да кроме того, встречала решительный отпор со стороны Франции, соперницы вездесущей. Австрия и Франция враждовали между собой, и нетрудно было возбудить между ними войну из-за этой вековой вражды, а ослабленная Речь Посполитая могла бы стать хорошей добычей и для Австрии, и для Франции и Пруссии, если бы они вздумали препятствовать греческому плану. Да и расправиться с Оттоманской Портой послу Кучук-Кайнарджийского мира не представлялось задачей слишком уж сложной.
Словом, едва появился на свет Константин, уже решено было, что он воссядет на византийский престол. Даже имя его было выбрано с той же самой мыслью о византийском престоле — имя первого основателя Константинополя на месте Древней Византии, то же имя носил и последний представитель славной династии Палеологов, павшей в отчаянной битве при взятии турками Царьграда. И императрица, не стесняясь, стала говорить в кругу своих приближённых о будущей судьбе второго своего внука. Придворные пииты тотчас рассыпались в восхвалении новорождённого:
Бог ветвь от корени Петрова
Во Константине произвёл...
Князь Фёдор Сергеевич Голицын написал предлинную песнь на его рождение, хоть и скромно подписался одними лишь первыми буквами своего имени:
В часы рожденья Константина,
Воздушно пременясь, страна
Являет, какова судьбина
От Промысла ему дана.
Ликует с нами естество:
Зефиры мраки прогоняют,
Весны приятность водворяют,
Повсюду вижду торжество...
Впрочем, и в официальном манифесте по случаю рождения Константина Екатерина прозрачно намекнула на мысли, тогда ею владевшие:
«Мы и в сём случае с достодолжным благодарением ощущаем Промысел Всевышнего, судьбу царств зиждущий, что сим новым приращением нашего императорского дома даёт он вящий залог благоволения своего, на оный и на всю империю изливаемый. Возвещая о сём верным нашим подданным, пребываем удостоверены, что все они соединят с нами к Подателю всех благ усердные молитвы о благополучном возрасте, сего любезного нам внука в расширение славы дома нашего и пользы отечества...»
Ещё в пелёнках был Константин именован великим князем и императорским высочеством. И сразу появились у его колыбели греки: кормилицей стала гречанка Елена, а первым слугою — Дмитрий Курута, сопровождавший Константина до самой его смерти...
И товарищами его первых игр были греческие мальчики. Калагеоргий позже стал даже екатеринославским губернатором. Так что с самого рождения Константин знал, что он будет греческим императором, превосходно болтал на греческом и увлекался чтением исторических хроник времён Византии.
Даже греки начинали смотреть на маленького Константина как на будущего своего императора. Был убит наследник Али-паши, и греки отправили в Петербург депутацию, поднёсшую оружие, которым был уничтожен сын Али-паши, правивший от имени турецкого султана подавленной Грецией. Они всемилостивейше выразили желание видеть на своём престоле Константина, и маленький Константин отвечал на эти просьбы и желания по-гречески.
И вот теперь будущий византийский император сидел на хлебе и воде...
Впервые испугался он, хотя и слыл отчаянным храбрецом. Лишь двух людей на свете боялся он — своего отца, сурового и мрачного Павла Петровича, да царственной бабки, запросто могущей лишить его не только будущего греческого венца, но и звания высочества.
