Могила его матери располагалась на местном погосте. Надпись на могильном камне гласила:
«Розалина Маккройд, в девичестве Хэйс. Ты была улыбкой в моем сердце. Твой смех звучал музыкой в моей душе. Ты была нежностью, что утратили мои руки. Твоя жизнь была моим счастьем, которого я лишился навсегда. Прощай».
Вместо последней точки на поверхности гранитного блока зиял скол и начало огромной трещины, что шла вниз, под землю.
Альфи Корчмарь говорил, что отец Редрика сам зубилом выбивал эти слова во время похорон, а под конец ударил с такой силой, что чуть не разбил гранитное надгробье. После чего отпрянул и выронил инструмент. Тогда все впервые увидели, как плачет его отец.
Думая об этом, Ред перестал супиться и снова взглянул на отца. Тот уже провалился в пьяную дрему и спокойно сопел.
— Ты не договорил, — он изобразил манеру речи Лоуренса, до комичного понизив голос. — Взглянув на тебя, я должен увидеть человека, который в свое время впахивал, а теперь может позволить себе покой и отдых, — говорил сын, стягивая с отца сапоги. — И ты жалеешь, что научился работать, не щадя себя, слишком поздно. Сейчас всеми силами прививаешь мне уважение к трудящимся людям и понимание важности и сложности полезных для жизни занятий.
Ред поставил графин с колодезной водой и стакан на прикроватную тумбу отца.
— Хочешь, чтобы я понял, что сюсюкаться со мной никто не будет, что после твоей школы выживания мне будет намного проще и понятнее жить, когда я вырасту, — Редрик перестал передразнивать отца и выпрямился, его тень упала тому на лицо. — Ты говоришь мне это с завидной частотой, и будь я даже полным болваном, успел бы несколько раз усвоить эти уроки. Я уже давно все понял и не сержусь. Представь себе, я даже иногда благодарен. Да и ворчание под нос я перенял у тебя, — закончил говорить Ред и, выдохнув, сделал шаг назад.
Лоуренс не спал, его серые глаза задумчиво глядели будто сквозь сына.
— Снаружи летает целый рой всякой кусачей гадости, набрось что-то на себя, а то к утру будешь похож на кукурузный початок. И нет, нельзя ждать в лавке, это важный гость, и он прибудет с минуты на минуту.
Сказав это, Лоуренс повернулся к стене и таки заснул.
С секунду помявшись, Редрик пошел к себе в комнату. Там он сменил безрукавку на мешковатую рубаху и, подумав, захватил с собой плотную простыню. Парень завернулся в нее, как в хламиду с импровизированным капюшоном.
Оставив свет только во входном помещении магазина и заперев дверь, он уселся на лавку под новым светильником, опершись спиной о стену. Та была прохладной, сложенной из крупных бетонных блоков.
Серая трехэтажная громадина волостного торгового кампуса. Тут тебе и склад, и отдел почтамта с конюшней, и торговый пост, и даже гостиница для приезжих судей и прочих чиновников, которым не по положению ночевать в провинциальном трактире.
Впрочем, работники кампуса, такие, как они с отцом, тоже жили там. Ред не знал насчет всего королевства, но сам видел, что такие здания есть и в Северном, и в Восточном. Похоже, что управление кайзера и объединение торговых гильдий позаботилось о наличии таких удобных и универсальных построек в крупных поселках.
Тут даже было место под проведение собраний и судебных тяжб. Такое многообразие полезных задач выполняла уродливая серая коробка с множеством дверей.
Отец Редрика заведовал магазином, складом торговой гильдии, почтовым складом и фактически всей гостиницей. Хоть делами там и занимался молодой гремлин со скверным характером — Гизмо Гупербельд, он все-таки отчитывался перед Лоуренсом, ведь все необходимое для гостиницы бралось со склада.
Реду часто приходилось заниматься уборкой или стиркой в гостинице. Кроме него там работали несколько девушек под началом низенькой женщины по имени Валенсия. Та была своеобразной матроной, самоуверенной и строгой, как сам Странник. Она держала все здание в порядке и чистоте, а своих подопечных в жесткой узде.
Вот уже больше недели постояльцев не наблюдалось вообще, и девушки разбрелись по домам, где занялись своими делами, лишив парня одной из немногих отдушин в виде общения с прекрасным полом. Да и в принципе общения. Еще неудобство приносило то, что на гостиничной кухне никто не хозяйничал.
