— Удовольствие! Вам угодно шутить! — горько воскликнул он. — Патер так старается научить меня читать и писать, но лучше бы я вообще не начинал. У меня никогда не получится!
— Почему не получится? — спросила Аморе.
— Потому что я не родился писцом! Я всю свою жизнь был солдатом. Мои руки никогда не держали ничего, кроме оружия. Они годятся только для того, чтобы сражаться, бить и драться, но не для такой хрупкой вещи, как писчее перо. У меня не хватает ни умения, ни терпения часами сидеть за этим вот столом.
Аморе наблюдала за ирландцем, метавшимся, будто зверь в клетке, и в ней поднималось теплое чувство. Он, несомненно, принадлежал к числу тех людей, кто отравлял свою жизнь, заранее перекрывая себе все возможности.
Мирно, пытаясь успокоить его, она возразила:
— Вы ошибаетесь. Как я слышала, вы мастерски владеете любым оружием. Скажите мне, мистер Мак-Матуна, сколько времени вам потребовалось, чтобы приобрести эти навыки?
— Годы! Много лет! — воскликнул он. — В принципе упражняться следует постоянно... — Он вдруг запнулся, увидев лукавую улыбку на ее лице.
— У вас хватило терпения долгие годы овладевать разными видами оружия, и вы сомневаетесь, что можете проявить ту же выдержку, обучаясь писать? — Аморе подошла к нему и взяла за руки. — Посмотрите! Да, у вас сильные пальцы, но, кроме того, они тонкие и ловкие. Я знаю, вы прекрасно владеете шпагой, а это требует легкой руки и подвижных суставов. Если вы так замечательно умеете фехтовать, как говорите, то научитесь обращаться и с пером.
Она вгляделась в его лицо, пытаясь понять, дошли ли до него ее слова, и увидела, что он задумался. Но его руки все еще были напряжены и непокорны. Она еще сильнее сдавила их пальцами.
— Не будьте так строптивы! — настойчиво сказала она. — Давайте сядем и попробуем еще раз.
Он неохотно следом за ней подошел к столу и сел на стул. Аморе взяла перо, обмакнула в чернильницу и протянула Бреандану. Тот не сразу взял его.
— Давайте я вам помогу, — мягко предложила она.
Не дожидаясь ответа, она встала рядом с ним и взяла в свою тонкую руку его пальцы, державшие перо. Медленно водя его рукой по бумаге, она так близко наклонилась к нему, что щекой касалась его виска и вдыхала запах его волос. Блаженство, которое она испытывала при этом, почти опьянило ее. Наконец она отпустила его руку, но, слегка наклонившись, замерла.
— Это ваше имя, — объяснила она. — Бреандан Мак-Матуна! Латинские буквы, правда, передают лишь звуки, ведь я не умею писать по-ирландски, но каждый, кто прочтет это, правильно его выговорит.
Бреандан с восхищением посмотрел на ряд букв, но тут же сдвинул брови, пытаясь соотнести звуки с письменными знаками. И вдруг Аморе увидела на его лице быструю радостную улыбку, сверкнули белые зубы. Какое-то время он нерешительно вертел перо в пальцах, затем обмакнул его в чернила и попытался еще раз написать свое имя. Когда он остался доволен результатом, Аморе снова взяла его руку в свою и повела ею по бумаге.
— А вот мое имя — Аморе Сент-Клер. Видите — большое «а», затем маленькое «м», затем «о»...
Аморе чувствовала, что его раздражение постепенно унялось и напряжение ослабло. А следовательно, рука стала подвижней, и он легче водил пером. Когда она сказала ему об этом, он обернулся к ней и улыбнулся:
— Признаю, вы правы, мадам. Все верно, я должен учиться терпению.
— Вы научитесь, — пообещала Аморе, — но только если не будете таким строгим к себе и перестанете терзаться.
Его пристальный взгляд как будто смотрел ей в душу. Ее черные волосы и темные глаза напоминали ему француженок и испанок, которых он столько перевидал. Лицо Аморе излучало уверенность и вместе с тем сердечность, а чуткость и красота совершенно его обезоруживали.
— Я все еще не знаю, кто вы, мадам, и в каких отношениях состоите с обитателями этого дома, — вдруг смущенно сказал Бреандан.
— Патер Блэкшо — мои духовный отец, — объяснила она. — Я знаю его с детства. Вы можете доверять ему. Он желает вам только добра.
— В этом я не сомневаюсь...
Аморе чувствовала, что его что-то гнетет, что он о чем-то умалчивает. Пытаясь отвлечь его, она снова взяла перо и вложила ему в руку.
