Господь, ниспошли мне цветное ТиВи —
Доставка мой адрес не может найти,
Я жду каждый день, после трёх, до пяти,
Когда ты подгонишь мне цветное ТиВи!
[3]Старушку Перл сменили «Лед Зеппелин» с «Лестницей в небо», потом «Иглз» — «Отель „Калифорния“», а их в свою очередь — Кобэйн и «Нирвана». Их песня опять оказалась как-то особенно в тему:
Приходи такой, как ты есть,
Такой, как ты есть,
Как я хочу, чтоб ты был как друг,
Как друг, ты, мой старый враг.
Лови момент, поспеши,
Сделай свой выбор, не опоздай.
Расслабься как друг
Ради старой памяти,
памяти,
памяти…
Несмотря на то что на радио один великий покойник сменял другого, доехал Майк без особых эксцессов.
И Роберт, и Мелисса оказались дома. Заслышав знакомый звук неаполитанской песенки автомобильного клаксона, одиннадцатилетний сорванец выскочил из дома как пуля, в чём был, без куртки и шапки, и сразу бросился к отцу.
— Хоу, папка!
— Хоу!
Они примерились, присели, хлопнули друг дружку в ладонь бейсбольным жестом, затем обнялись и рассмеялись.
— Мама дома?
— Ага! На кухне кашеварит. А мы тебя не ждали сегодня…. Ой, ты что, мне чего-то привёз? — Робби с ногами влез на заднее сиденье и вдруг увидел там заветную коробку. — Вау! — Он вцепился в неё. — «Катакомбы Смерти»! Рулёзз! Это мне?!
— Конечно тебе. Не мне ж в неё играть…
— А моя машина её потянет? — засомневался Робби.
— Сейчас посмотрим. Помоги разгрузить багажник.
В прихожую они ввалились, нагруженные пакетами, коробками и банками. В доме пахло пряностями и запечённым лососем, в углу стояла ёлка, под ней — Санта-Клаус и деревянный индеец. Часть игрушек валялась на полу — как видно, Майка угораздило приехать в самый разгар процесса украшения. Майк не любил покупные игрушки, Мелисса тоже. На зелёном деревце посвёркивали самодельные ангелы, бумажные цепочки, орехи в радужной фольге, обшарпанные прошлогодние валентинки, оранжевые тыквы с треугольными глазами, Микки-Маусы, пластмассовые снежинки, старые мем-кристаллы, дырявые китайские монетки и зеркальные шары — Робби выгреб весь хлам из старой коробки. Из радиоприёмника играл Марк Нопфлер.
Мел выглянула в комнату, вся раскрасневшаяся, в косынке, под которой разноцветной радугой виднелись термобигуди.
— Майк, ты? Я так и думала, что приедешь, — бросила она. Обернулась. — Ой, погоди, я сейчас, а то у меня жаркое пригорит… Ты надолго?
— Нет, на пару часиков, — ответил Майк, снимая куртку. — Я завтра уезжаю.
— Ох, сколько ты всего напривозил! Ты с ума сошёл, совсем разорился. Что случилось? Ты что, наследство получил? У тебя дедушка в Париже умер?
— Почему в Париже? — растерялся Майк. — В Штатах умер…
— Тогда это неправильный дедушка. Чего ж он умер-то? Жил бы дальше…
Майк рассмеялся. Эти словесные пикировки внезапно напомнили ему потерянное прошлое. Мелисса была всё той же, острой на язык, не лезущей в карман за словом, умной, яркой, осторожной женщиной, которую он когда-то полюбил. Годы ничуть её не испортили. В который раз он задумался, почему они расстались. Скорее всего, дело было в нём, в его неистребимой тяге к приключениям и вольной жизни. Как шутила в грустные минуты Мел, это в нём говорила русская кровь, то самое, что его дед называл «искать приключений на свою zadnitsu». Когда они только-только поженились и Мелисса была беременна Робертом, Майк нанялся мотористом на торговый сухогруз. Тогда это была вынужденная мера — им, буквально вчера отселившимся от родителей, позарез требовались деньги. Но когда Майк вернулся и стал привыкать к своему счастью, он вдруг почувствовал себя неуютно. И едва подвернулась работа на Великих Озёрах на границе с Канадой, он сразу согласился. С тех пор так и повелось. Он уходил и снова возвращался в плен домашних тапочек, утреннего молока и кукурузных хлопьев, мыльных телесериалов, тыквенных пирогов и «диснеевских» мультфильмов, потом снова уходил. Ему не сиделось на месте, он как будто покрывался пылью и налётом серой скуки, становился въедливым и раздражительным. Ему нужен был ветер, — ветер, чтобы унести всю эту пыль минувших дней, и он отправлялся в путь за этим ветром, и ничто не могло его удержать.
