– Героинь.
Астрид удивлённо смотрит на Хакиму:
– А ты что, стала бы отвечать на вопросы? Я – ни за что. Я бы не знала, что сказать.
– Нет-нет, я бы тоже не знала, – спешно говорит Хакима. – Но мы бы отправили Мирей. Мирей всегда придумает, что сказать.
Я цепляюсь за повод:
– Та-а-ак, давайте-ка тут поподробнее! Чего это вы перед Мало с Принцессой вдруг завяли? Я стояла будто между Русалочкой и Мимом Бипом![5]
– Ну хватит, Мирей, – лениво возражает Астрид. – Ты же знаешь, мы не как ты. Мы не умеем так говорить.
– У нас лестничный ум, – поддакивает Хакима, – есть такое выражение. Нам на французском объясняли: это когда тебе приходит в голову классный ответ, такой, что у-ух! – только, упс, уже поздно, потому что человек давно ушёл.
– И какая связь с лестницей?
– Хм-м… уже не помню. Может, вроде того, что ты такая расстроенная, потому что ответ придумался поздно, выбегаешь на лестницу и бросаешься вниз.
Мы вопросительно смотрим на неё.
– Ну, чтобы покончить с собой, – поясняет она.
Мы с Астрид переглядываемся. И я обхватываю своими толстенькими ручками своих толстеньких подружек.
– Внесём ясность, мои дорогие. Никто не будет бросаться с лестницы из-за какого-то остроумия. У нас есть велики, ноги и вечеринка, куда вломиться. Есть злой здоровяк Мало, которого тем не менее зовут Малыш, и его тыквенного цвета подружка по имени Принцесса. Это называется амуниция, и этого должно вам хватить, чтобы раскрыть рот, когда надо. А теперь у нас прибавилось ещё кое-что: медийный охват! И мы им воспользуемся.
– Что появилось? – спрашивает Хакима.
– Слушай, Хакима, нужно следить за мыслью. И это, напомню, вообще-то твоя идея.
– Моя? Про что? Я ничего не говорила ни про мидий, ни про ухват!
– Медиа, СМИ. А охват – это когда ты в газетах, по телику, на радио. Хайп, в общем.
Я тяну их к выходу с рынка, улыбаясь буркцам и буркам, которые набивают свои тележки овощами, фруктами, рыбой, сырами и всякими банками.
– Мы свяжемся с этой Элен Вейра, и она напишет ещё одну статью. Теперь уже точно про нас.
– Дорогой папуля Филиппуля, Раздюмонный обожаемый отец!
Усердно разминая в миске фарш для лазаньи, Филипп Дюмон внимает моему обращению к его персоне, но как-то подозрительно. Мама делает вид, что не слышала: она сосредоточенно пропускает тесто через специальную крутилку.
– Ну и что у тебя на уме?
– Знаешь ли ты некую особу по имени Элен Вейра, ты, у кого весь мир в друзьях-приятелях и всегда к твоим услугам?
С этими словами я кладу ложку обратно в каштановое повидло, и оно послушно обволакивает её черенок. Филипп Дюмон и мама обмениваются испуганными взглядами, а на заднем плане Астрид с Хакимой, которые делали вид, будто играют на диване с Колобулькой в «кто кого исцарапает», продолжают делать вид, но уже не так убедительно.
– Ты видела статью, – заключает Филипп Дюмон.
– Да-да. И мы бы хотели встретиться с журналисткой.
– Чтобы… что?
Брови многоэтажно хмурятся. Я отвечаю, улыбаясь во весь рот:
– Избить её крышкой от мусорки и вышвырнуть на улицу. Да нет, конечно! Просто хотим, чтобы она бесплатно прорекламировала нашу поездку в Париж.
– Вашу… что?
Это уже мама. Она отпустила ручку, и огромный лист теста для лазаньи, который она так старательно прокручивала, жалобно осел на кухонный стол. Филипп Дюмон, трудившийся над фаршем, также прервал свои труды и замер с кусочками мяса и крапинками лука на руках. Я, чтобы взбодрить их немного, продолжаю:
– Ёшки-макарошки! Мама, ты что, забыла? Я же тебе говорила тогда, вечером, ну, помнишь, ты ещё была в той синей ночнушке, в которой соски просвечивают. Мы с Астрид и Хакимой отправляемся в Париж!
– Вот как? – Ноздри у мамы раздуваются (но изящно). – И когда?
– В начале июля. На каникулах.
– Вот как? И на чём будете добираться?
– Эх, мама, мама… Ты же сама тогда и предложила: на велике!
– Правильно говорить «на великах», – перебивает Хакима. – Потому что мы ведь не все на одном, а каждый на своём. Мы же не говорим «гусары прискакали на коне», тут то же самое.
Мама кивает Хакиме, подтверждая её правоту, и снова берётся за ручку машинки для теста, но крутит теперь так быстро, будто надеется, что та взлетит как вертолёт. Филипп Дюмон продолжает месить фарш, который непристойно чавкает у него под руками.
