— Я понимаю, кто это будет, — быстро сказала Марина. — Но, знаешь ли, часто все случается не так, как замысливается.
— Не бойся, я все предусмотрел. В любом случае, даже если мой план провалится, живым я им в руки не дамся. А рядом будет мой отец, он всегда поможет. Ну же, соглашайся, Марина! Ведь это удача, что он хочет остаться наедине с незнакомой женщиной! Такого случая может больше не повториться! Кивни ему и улыбнись!
— Не знаю, как быть…
Она все еще колебалась, и Томазо прибегнул к последнему доводу:
— Разве Мамай не такой же враг тебе, как и мне? Я ненавижу его из-за брата, а ты должна ненавидеть по велению своей крови, ведь ты славянка! Подумай, скольких твоих соплеменников он истребил! А твоя вера? Ведь священники греческого обряда всегда проклинали Мамая. Они бы благословили тебя, если бы узнали, что ты помогла его уничтожить.
Марина тут же вспомнила наставления отца Панкратия, вспомнила рассказ Донато о кровавом поле на русской земле, и подавила в себе остатки нерешительности. Подняв голову, она бросила долгий, влекущий взгляд в сторону темной закутанной фигуры, неподвижно стоявшей на том самом месте. Татарин подался вперед, узкие глаза его хищно блеснули, и он одной рукой чуть сдвинул платок с лица, а другой достал из-за пазухи и показал Марине расшитый жемчугом кошелек, давая понять, что щедро заплатит красавице за удовольствие. Немного помедлив, Марина кокетливо улыбнулась и кивнула ему.
А в следующий момент к повозке приблизилась Агафья с корзиной в руке, и Томазо, чтобы не попадаться ей на глаза, поспешил отойти прочь. Служанка хотела что-то сказать — возможно, похвастаться удачными покупками, но Марина, боясь, что Агафья назовет ее по имени, велела ей молчать и немедленно сесть в повозку. Немного удивленная непривычной суровостью госпожи, служанка молча повиновалась.
Лишь когда повозка отъехала от рынка на некоторое расстояние, Марина облегченно вздохнула и пояснила Агафье:
— На базаре были люди, с которыми мне не хотелось встречаться, потому я и поспешила уехать.
— Тогда понятно, — кивнула служанка. — Беременным не надо видеться с людьми, у которых дурной глаз.
Остаток дня и ночь Марина только и думала о встрече у приморского рынка. Она не поехала к матери, опасаясь, что Таисия догадается по ее лицу, что дочка чем-то сильно взволнована, и будет докучать расспросами. Уединившись в комнате своего загородного дома, молодая женщина стала усердно молиться, размышляя о непредсказуемых картах судьбы, упавших сегодня так, что она, некогда простая легкомысленная девушка Марина Северская, оказалась, может быть, причастна к событию, которое должно оставить след в истории.
Сначала Марина хотела обо всем рассказать мужу, как только он вернется, но, поразмыслив, решила этого не делать. Ведь Донато встревожится и рассердится на нее и Томазо за такую неосторожность. И в чем-то он, конечно, будет прав, ибо если план мести провалится, то коварный темник непременно покарает Томазо и доберется до той, которую юноша назвал Бандеккой. Нет, лучше молчать и не тревожить понапрасну Донато, чтобы он сгоряча не кинулся сам осуществить приговор Мамаю. А он может это сделать, если будет уверен, что именно так защитит ее, Марину… Подумав об этом, молодая женщина невольно улыбнулась, и сердце в ее груди застучало сильней…
У двери осторожно покашляла Агафья, пришедшая раздеть госпожу на ночь и приготовить ей постель. Марина была так задумчива и молчалива, что служанка не решилась развлекать ее разговорами. После ухода Агафьи Марина в ночной рубашке села возле стола и принялась медленно расчесывать волосы, поглядывая в стоявшее перед ней маленькое зеркало. Потом, отодвинув ворот рубашки, со вздохом притронулась к розовому рубцу от страшной раны, полученной полгода назад. Вспоминая яростную Чечилию, сумевшую даже на краю гибели нанести почти смертельный удар сопернице, Марина невольно содрогалась, но в глубине души испытывала нечто похожее на уважение к силе чувств генуэзки и до сих пор немного ревновала к ней Донато, хотя никогда не говорила ему об этом.
