Какой бы моя мечта ни была.
Я не жалуюсь. Я знаю, что родители делали для меня нес, что от них зависело. Но меня раздражает то, что Шери не может понять: не каждые родители могут помогать деньгами так же, как ее.
Хотя я пыталась ей это объяснить.
– Мы не можем стать рабами Нью-Йорка, – продолжает Шери. – Мы не можем принимать серьезные решения – вроде переезда к своему парню – из-за стоимости аренды. Если мы начнем так поступать, мы пропали.
Я просто смотрю на нее. Откуда она всего этого понабралась?
– Если это только из-за денег, – говорит она, – и ты не хочешь обращаться к родителям, Чаз одолжит тебе. Я уверена.
Чаз, потомок многих поколений успешных юристов, при деньгах. Не только потому, что его родственники продолжают умирать и оставлять ему свои накопления, но и потому, что он унаследовал от своих родственников не только деньги, но и экономность и весьма разумно вкладывает наследство, живя довольно скромно, несмотря на капиталы, которые предположительно даже больше, чем у Люка.
Разве что у Чаза нет шато во Франции.
– Шери, – говорю я, – Чаз – ТВОЙ парень. Я не собираюсь брать деньги у ТВОЕГО парня. Чем это отличается от переезда к Люку?
– Тем, что у тебя нет секса с Чазом, – с привычной резкостью замечает Шери. – Это будет деловым соглашением, ничего личного.
Но по каким-то причинам брать в долг у Чаза – хотя я и уверена, что он, не задумываясь, скажет «да», – не кажется мне хорошей идеей.
Дело вообще не в деньгах.
– Видишь ли, – медленно говорю я, – деньги тут ни при чем, Шер.
Шери испускает стон и прячет голову в ладони.
– Боже, – говорит она своим ладоням. – Я знала, что это случится.
– Что? – Не понимаю, чем она так расстроена. Конечно, Чаз – не совсем принц, с его перевернутой бейсболкой и вечной щетиной. Но он такой забавный и милый. Когда не нудит про Кьеркегора или Рот ИПС (1).
1) ИПС – индивидуальный пенсионный счет. Рот – название.
– Извини, но почему мы не можем так сделать? То есть в чем проблема? Ты не хочешь жить с Чазом из-за соседей? Но полицейские же сказали тебе, что это была бытовая ссора. Такое никогда не повторится. Если, конечно, они не выпустят из тюрьмы отца Хулио.
– Это абсолютно ни при чем, – огрызается Шери. В свете неоновой рекламы, висящей за нашей спиной, ее растрепанные, вьющиеся черные волосы отливают синевой. – Лиззи, ты знаешь Люка месяц.
И ты собираешься съехаться с ним?
– Два, – уязвленно уточняю я. – Он – лучший друг Чаза. А мы знаем Чаза многие годы. Жили с Чазом на протяжении многих лет. В одном общежитии. Так что Люк – не такой незнакомец, как был Эндрю.
– Точно. Ты не забыла Эндрю? – спрашивает Шери. – Лиззи, ты только что порвала отношения.
Абсолютно ужасные, но тем не менее отношения. И посмотри на Люка. Два месяца назад он жил с кемто другим! А сейчас он собирается внезапно начать совместную жизнь с кем-то новым? Тебе не кажется, что вам, ребята, стоит немного притормозить?
– Мы не женимся, Шер, – говорю я, – мы просто говорим о совместном проживании.
– Люк – возможно, – говорит Шери, – но, Лиззи, я знаю тебя. Ты уже втайне мечтаешь о свадьбе с Люком. Не отрицай.
– Вовсе нет! – вскрикиваю я, недоумевая, как только она догадалась. Конечно, она знает меня всю жизнь. Но все равно от ее ясновидения просто мороз по коже пробирает.
Она прищуривается.
– Лиззи, – грозит пальцем Шер.
– Ладно-ладно, – говорю я, присаживаясь напротив кроваво-красного киоска по продаже винила.
Мы в «Хониз», сомнительном караоке-баре на полпути между квартирой Чаза на Восточной Тринадцать, где остановилась Шери, и квартирой матери Люка, на углу Восточной Восемьдесят один и Пятой авеню, так что для нас одинаково сложно (или легко, зависит от точки зрения) добраться до дома.
«Хониз», может, и дешевый бар, но, по крайней мере, он обычно пуст – во всяком случае, до девяти вечера, пока не показываются серьезные любители караоке, – так что мы можем спокойно поговорить, а диетическая кола стоит тут всего доллар. Плюс ко всему барменша – панковского вида корейская американка, немного за двадцать, – не интересуется, собираемся мы заказывать что-то еще или нет. Она слишком занята руганью со своим приятелем.
