Ван Райк наблюдал, как четверо канддойдов идут по главному вестибюлю. На человеческий взгляд они перемещались зигзагом, отклоняясь только при встрече с себе подобным. Тогда рисунок их движения превращался в гипнотическую череду ломаных, нарушаемую лишь приближением других существ, особенно если это оказывался грузный, тяжело ступающий швер. Шверы, как заметил Дэйн, никому дорогу не уступали, разве что своим соплеменникам, да и то лишь если те были более высокого ранга; но сначала они останавливались и обменивались жестами формального опознавания и уважения.
Наблюдая за высокими мускулистыми существами, которые жестикулировали и переговаривались низкими голосами, рокотавшими подобно далекому грому, Дэйн гадал, где найдется такой идиот, чтобы намеренно встать шверу поперек дороги.
Вблизи шверы были даже больше, чем казались издали. Их толстая, грубая серая кожа и массивные тела вызывали в воображении образ человекообразных слонов. Даже уши у них были почти слоновьими – очень большими и морщинистыми, хотя лица имели более или менее гуманоидные черты – отталкивающе гуманоидные. Самые размеры шверов плюс их одутловатые тупые лица да чудовищного вида зазубренные ритуальные кинжалы, которые они носили на боку, гарантировали, что ни одно существо, будь то вульгарный йип или воинственный ригелианин, не преградит им путь.
Они казались всемогущими, однако Дэйн читал, что шверы патологически боятся летающих насекомых, а пауки приводят их в неописуемый ужас. Из-за высокой силы тяжести на родной планете шверов не могло быть столько насекомых, как на Терре и других планетах; хрупкий экзоскелет просто раздавило бы весом самого жука. Скудная фауна родины шверов была по преимуществу червеобразной.
Но, кроме того, по некоей загадочной причине, уходящей корнями в доисторическую древность, все, что имело больше пяти ног – их сакральное число, – считалось демоническим. Шверы реагировали на паука примерно как звездолетчики отреагировали бы на встречу с привидением.
Внезапный смех Ван Райка снова привлек внимание Дэйна к проходящим мимо шверам. Самый маленький из трех остановился и во все глаза стал таращиться на Дэйна и Ван Райка, пока швер повыше не заметил это и резким жестом не приказал детенышу отвернуться. Дэйн усмехнулся. Он вспомнил, что шверы считают неприличным есть на людях, и глазеющий малыш напомнил ему человеческих детей с их бесконечной любовью к неподобающим зрелищам.
– Еще несколько минут. – Голос суперкарго прервал мысли Дэйна. Ван Райк пристально посмотрел на своего помощника. – Пойти с тобой, мой мальчик?
Торсон мотнул головой:
– Нет. Спасибо. Я справлюсь. Капитан сказал, что Флиндик почти все сделал, остались сущие пустяки. А вам нужно время добыть хороший груз. Это главное.
– Ну и хорошо, – сказал Ван Райк. – Кстати, и мне уже пора приниматься за дело. Чем быстрее приступлю к этим многочасовым цветистым беседам, тем лучше. Надеюсь, по крайней мере, что там будут соответствующие прохладительные напитки. – Он успокаивающе улыбнулся помощнику и неторопливым шагом пошел по переходу.
Дэйн вздохнул. Молодой человек понимал, что ему поручили самое легкое дело, – тем стыднее будет не справиться. Он потрогал висящий на поясе диктофон с записями самых разнообразных скрипов и звяканья в качестве приемлемых эмоциональных модификаторов для торгового наречия, потом глянул на другую группу канддойдов, рассаживающихся за ближним столиком. Помощник суперкарго незаметно изучал их, пытаясь с помощью всех полученных знаний определить, кто они такие. У троих были огромные золотистые глаза, значит это женщины; у одной глаза светлые, что указывало на ее молодость, у двух других – более темного, медового оттенка, говорившего о зрелом возрасте. Четверо мужчин также были разных лет: зеленые глаза отличались оттенком.
У всех на панцирях сверкали сложные вставные и накладные драгоценности – знак их богатства; Дэйн не стал разглядывать эти побрякушки, поскольку они указывали лишь на личный вкус и могли меняться день ото дня, если у владельца хватает времени и денег постоянно украшать свои щитки. Канддойды в отличие от шверов, тяготевших к иерархичности и клановости, не носили символов своего ранга – это претило их индивидуализму.
