Никогда не забуду этой минуты. Хваленое благоразумие подвело меня. Позабыв о трудностях, на которые столь опрометчиво себя обрекла, я громко рассмеялась и воскликнула:
— Будь, что будет! Все равно я рада, что приехала.
Хорошо, что я сказала это по-английски: Жозеф ничего не понял. Я спросила:
— Это и есть Шато-Гайар?
— Да, барышня.
— Во Франции такие замки — не редкость. В Нормандии, например. Там держали в темнице Ричарда Львиное Сердце.
Жозеф хмыкнул, но я продолжала:
— Обожаю руины. Но сохранившиеся старые замки намного интереснее.
— Наш замок не раз был на волосок от гибели. Да, в дни террора его чуть не разрушили.
— Какое счастье, что этого не произошло! — Мой голос дрожал от волнения. Надеюсь, Жозеф этого не заметил. Замок очаровал меня. Вот бы пожить в нем, изучить его как следует. Я чувствовала: это для меня. Какая неудача, если я не приживусь здесь. Главное даже не в том, что я не знаю, что буду делать, если придется вернуться в Англию. Где-то на севере у меня была дальняя родственница — двоюродная сестра отца. Иногда он говорил мне: «Если со мной что-нибудь случится, ты всегда можешь поехать к сестрице Джейн. У нее трудный характер, и тебе придется несладко, но, по крайней мере, она выполнит свой родственный долг». Блестящая перспектива для женщины, переставшей думать о замужестве и живущей только своей гордыней.
Тетя Джейн!.. Нет, ни за что! Я дала себе слово. Лучше пойти в гувернантки и зависеть от прихотей равнодушных хозяев или капризов их строптивых детей, которые порой еще бессердечнее своих родителей. Лучше я поступлю в компаньонки к какой-нибудь старой брюзге. Иначе — не просто одиночество и унижения, но и необходимость отказаться от любимого дела, которое могло бы украсить мою серую жизнь.
Замок превзошел все мои ожидания. Иногда так бывает — действительность оказывается более волнующей и пленительной, чем картины, нарисованные воображением. Такие минуты редки, но когда они приходят, ими грех не насладиться. Я не знала, что ждет меня впереди, и от этого, быть может, еще острее чувствовала свое минутное счастье.
Я предалась созерцанию. Вот он высится над виноградным краем, величественный памятник архитектуры пятнадцатого века. Наметанным глазом я определила его возраст с точностью до десятилетия. В последующих двух веках замок очевидно перестраивался, но новшества не нарушили симметрии, скорее подчеркнули ее. По обе стороны от главного здания круглые башни. Парадная лестница, должно быть, в центре. Я неплохо разбираюсь в старинных домах, и хотя в прошлом часто обижалась на отца за его строгость ко мне, теперь благодарна ему за все, чему он меня научил.
Замок выглядел средневековым в полном смысле слова. Крепкие подпоры и башни придавали ему гордый, неприступный вид. Мощные стены с узкими прорезями окон роднили его с крепостью. Со смотровой башни над разводным мостом я перевела взгляд на окружающий ров — высохший, конечно. Теперь там зеленела сочная трава.
Старина Жозеф что-то мне говорил. Наверное, решил, что мужчина приехал или женщина — это не его дело.
— Да, — говорил он. — В замке ничего не изменилось. Его Светлость следят за этим.
Его Светлость. Человек, с которым мне предстоит столкнуться. Воображение рисовало холодного аристократа. В дни террора такие с высокомерным, безразличным видом проезжали по улицам Парижа, направляясь к гильотине. Меня ждет позорное изгнание.
— Какая нелепость, — скажет он. — Я приглашал вашего отца. Вы должны немедленно уехать.
Что толку говорить: «Мне можно доверять не меньше, чем отцу. Я работала с ним. По правде, в старинных картинах я разбираюсь даже лучше. Эту часть заказа он всегда поручал мне».
Часть заказа! Как объяснить надменному французскому графу, что в профессиональной работе реставратора женщина может разбираться не хуже, чем мужчина.
— Ваша Светлость, я сама художник.
Представляю себе его презрительный взгляд.
— Мадемуазель, ваши таланты меня не интересуют. Я посылал не за вами, а за господином Лосоном. Поэтому сделайте одолжение, покиньте мой дом (…резиденцию? …замок?) незамедлительно.
