Дело в том, что на официальном банкете, где журналист присутствовал в силу своих профессиональных обязанностей, он испытывал такое отвращение, что даже не притронулся к еде, намереваясь подкрепиться где-нибудь в более приятном месте. Однако, дойдя до церкви Мадлен, он понял, что осуществить это намерение ему, возможно, и не удастся. Толпа перед ресторанами и кафе теперь поредела, но лишь потому, что большинство прохожих уже устроились за столиками. Машинально Фандор свернул по улице Руаяль в направлении предместья Сент-Оноре.
Он поравнялся с подъездом скромного на вид ресторана, но перед которым стояла целая вереница роскошных машин и частных экипажей. Сквозь стёкла окон были видны зеркала, задрапированные бархатными портьерами, и уютные столики под низкими абажурами.
Внезапно очаровательное видение мелькнуло перед глазами журналиста.
— Изабель де Геррэ! — воскликнул он. — Вот так встреча…
— Это вы, дорогой! Как дела?
И молодая женщина, закутанная в меховое манто, протянула ему руку в тонкой перчатке.
— Вы зайдёте со мной? — добавила она, задерживая пальцы Фандора в своей руке.
Молодой человек и не думал сопротивляться. Ресторан, куда его увлекла очаровательная знакомая, носил громкое имя «Раксим» и был одним из самых фешенебельных заведений Парижа, где в этот вечер собирались сливки общества, — самые шикарные дамы полусвета и самые богатые гуляки-бульвардье, прожигатели жизни.
С Изабель де Геррэ журналист познакомился ещё в те времена, когда она, молоденькая учительница из Севра, приехала в Париж и оказалась замешанной в громкую и не совсем благовидную историю: из любви к ней покончил с собой юноша из хорошего семейства. В результате Изабель приобрела популярность в той части парижского света, где любят скандалы и любовные похождения и где она сделала быструю карьеру. Время от времени Фандор читал в бульварных листках сообщения о «светских» приёмах, которые устраивала Изабель де Геррэ и на которые являлись весьма высокопоставленные персоны, предпочитавшие, однако же, чтобы их обозначали одними инициалами.
Эта случайная встреча доставила Фандору удовольствие. Конечно, его намётанный взгляд журналиста не мог не отметить, что за истекшие семь или восемь лет всё ещё стройная и изящная Изабель несколько раздалась в плечах и бёдрах, приобрела ту пышность фигуры, которая, при её профессии дамы полусвета, отнюдь ей не вредила.
— Вы будете моим приближённым кавалером, — любезно сказала она Фандору. — У «Раксима» мною заказан столик…
И весело добавила, заметив мимолётное смущение молодого человека:
— О, всё будет честь по чести: я не посягаю на вашу свободу! У меня самой сегодня будет полно дел… К тому же я знаю, что Фандора не так-то легко соблазнить и записать в число своих поклонников!
— Напротив, вы доказываете мне совершенно обратное! — галантно ответил журналист, входя вместе с молодой женщиной в шум и суету ресторана. Зал был вытянут в длину, как кишка, но искусно расставленные зеркала, углубляя пространство, исправляли этот недостаток. Столики стояли тесно, но это никому не мешало, так как публика состояла из завсегдатаев, и отдельные компании охотно общались и перемешивались между собой. У клиентов было ощущение, что они находятся не в ресторане, а в салоне, где царит непринуждённый дух свободного общения, где можно переходить от столика к столику с бокалом в руке и с сигарой в зубах. Если какая-нибудь дама садилась на колени к своему спутнику и обменивалась с ним мимолётным поцелуем, то и это никого не смущало.
Следуя за Изабель де Геррэ, Фандор прошёл в глубину зала, к угловому столику, уставленному цветами и бутылками шампанского. Он поздоровался с сидевшей здесь компанией, с некоторыми обменялся рукопожатиями. Среди девушек выделялась своей осанкой и изяществом движений Кончита Кончас, танцовщица, имевшая этой зимой потрясающий успех в парижских мюзик-холлах. Другие девушки также в своём большинстве были знакомы Фандору, встречавшему их в различных увеселительных заведениях Монмартра и Латинского квартала.
— Кого я вижу! — воскликнул он. — Маленькая негодница Луп!
