В экспансивном тоне Гавирала легко угадывалась снисходительность; ни одного слова он не произнес искренне. Так можно было бы говорить со слугой, лакеем, фаворитом. И так мог говорить только глупец, не понимающий, как следует обращаться с человеком, от которого полностью зависишь, пусть даже тот ниже рангом.
Но Мандралиска не подал виду, что заметил плохо скрытое оскорбление.
— Благодарю вас, мой господин, — негромко сказал он, улыбнувшись одними губами и склонив голову, как будто его наградили золотой цепью, или рыцарским достоинством, или шестью деревнями на плодородном севере. — Я сохраню ваши слова в сердце. Ваша похвала очень много значит для меня — возможно, даже больше, чем вы думаете.
— Мандралиска, это не столько похвала, сколько простое признание истинного положения вещей, — ответил Гавирал. Он казался очень довольным собой.
Да, он был самой яркой личностью из пяти братьев, но ему даже в голову не могло прийти то, в чем Мандралиска совершенно не сомневался: Гавирал не был и вполовину настолько блестящим человеком, каким себя считал. Весьма серьезный недостаток: его легко можно было обмануть — стоило лишь намекнуть, что преклоняешься перед его мощным разумом, и можно было делать с ним что угодно.
— Мне снилось, — вновь взревел Гавиниус, возвращаясь к начатой теме, как будто Мандралиска и Гавирал вовсе не разговаривали между собой, — что ко мне пришел прокуратор! Можете поверить? Расхаживал передо мной, смотрел мне в глаза, говорил мне изумительные вещи. Это было послание, я точно знаю. Но чье послание? Конечно, не Хозяйки. С какой стати Хозяйка прислала бы ко мне призрак прокуратора? С какой стати Хозяйка вообще стала бы посылать мне сновидение? — Гавиниус громко рыгнул. — Ты должен все это мне истолковать, Мандралиска. Я весь день ищу тебя. Где ты шлялся с самого утра? — Он принялся размахивать руками, пытаясь нащупать флягу, все же заметил ее на красном песке площади, спотыкаясь, дошел до нее и с трудом поднял. Она оказалась пуста. — И куда делся мой коньяк? Что ты сделал с моей флягой?!
— Иди в дом, Гавиниус, — негромко, но настойчиво приказал Гавирал. — Полежи. Отдохни немного. Граф попозже истолкует тебе твой сон. — Маленький человек вдруг резко ударил своего неповоротливого брата в грудь. Гавиниус, удивленно моргая, уставился на ушибленное место. — Иди! Иди, Гавиниус! — Гавирал ударил его снова, на этот раз посильнее.
И Гавиниус, все так же тупо моргая, поплелся, шатаясь, словно одурманенный буйвол-бидлак, в сторону своего дворца. Женщины следовали за ним по пятам.
К тому времени на площади появились Гавдат и Гавахауд. Мандралиска увидел, что на пригорке, отделявшем его дворец от других, показался Гавиломарин. Братья столпились вокруг своего тайного советника.
Пухлый Гавдат, на широком лице которого выделялись огромные, похожие на пещеры ноздри, узнав об удачном завершении похода Мандралиски, заявил, что заранее знал об этом из гороскопа, который недавно составил. Гавдат считал себя волшебником и то и дело совершал магические пассы и твердил заклинания. Самовлюбленный, с бычьей шеей, Гавахауд, столь же уродливый, как и его братья, но убежденный в том, что обладает изумительной красотой, поздравил Мандралиску с изящным щегольским поклоном, вдвойне смешным для такого крупного человека. Толстый дряблый Гавиломарин, совершенно пустой человек, с готовностью соглашавшийся со всем, что говорил кто-нибудь другой, как слабоумный хлопал в ладоши и весело хихикал, слушая рассказ о поджоге крепости.
— Так погибнут все, кто дерзнет выступить против нас, — высокопарно провозгласил Гавахауд.
— Боюсь, что таких окажется немало, — скептически ответил Мандралиска.
— Вы имеете в виду короналя? — уточнил лорд Гавирал.
— Он появится позже. Я говорю о таких, как лорд Ворсинар. Местные принцы, которые расценивают происходящее как собственный шанс покончить с подчинением любой власти. Как только они увидят, что вы не только бросили открытый вызов короналю и понтифексу, но и взяли над ними верх, они сочтут, что имеют все основания не платить налогов никому. В том числе и вам, мои господа.
