А посреди этого великолепия стояла недвижно застывшая высокая мужская фигура. Вода доходила мужчине до пояса, лица его не было видно — он стоял, глядя на заходящий огненный шар, и Эллери видела только его спину. Видела столь отчетливо, словно она находилась рядом, так близко, что могла бы своей рукой повторить все замысловатые влажные дорожки.
Первоначально девушка только лишь хотела убедиться, что с наемником все в порядке. Но представшая ее взору картина заставила ее позабыть обо всем.
Капли воды стекали с мокрых темных прядей, спускались по широким мужским плечам, по бугрившимся мышцам опущенных вдоль тела рук, прочерчивали тропинку по спине, по бледным рубцам старых шрамов опускаясь все ниже и ниже, и потрясенный девичий взор следовал за ними.
Видел Бог, принцесса должна была стыдливо отвернуться, закрыть глаза, незаметно уйти или, наоборот, подать знак о своем присутствии. Существовала тысяча вещей, которые она должна была сделать. Но все, на что способна оказалась сейчас Эллери, — это, затаив дыхание, смотреть. Изучать. Запоминать. Восхищаться.
Сейчас воин смотрелся настолько гармонично с окружающим его миром, настолько неотъемлемой его частью, что прерывать это уединение казалось настоящим преступлением.
Однако то ли принцесса пошевелилась, то ли каким-то иным образом выдала себя, но мужчина начал медленно поворачиваться, и неким шестым чувством она поняла — он знает о ее присутствии.
Но вместо того, чтобы использовать последний шанс и скрыться, Эллери беспомощно застыла на месте, не в силах совладать с тем тяжелым, неподъемным чувством, затопившим ее сердце. Почти застигнутая на месте преступления девушка должна была чувствовать смущение, стыд, раскаяние — что угодно! — но никак не чистое, ничем не замутненное восхищение.
И воин отчетливо прочел это в ее глазах, когда зелень изумленно распахнутых глаз Эллери столкнулась с твердой синевой взгляда мужчины. Столкнулась — но не отшатнулась в испуге, а невольно скользнула ниже, вновь знакомясь с его телом.
Капли стекали по широкой груди, бежали по плоскому животу с четко прорисовывающимся рельефом мышц. Уходили куда-то вниз за тонкой полоской поросли — туда, где окрашенные багрянцем волны стыдливо скрывали продолжение.
Она растерянно проследила за ними взглядом, а затем вдруг опомнилась и виновато взглянула в лицо Бродяге.
Небрежно откинутые мокрые пряди падали на высокий лоб, горделивый нос, скулы — все сверкало и переливалось мельчайшими каплями воды, словно усыпанные алмазной крошкой. А глаза… глаза мужчины сейчас горели на лице словно два драгоценных камня, два королевских сапфира в обрамлении потемневших от воды длинных темных ресниц.
В устремленном на девушку взгляде не было ни удивления, ни недовольства или же, напротив, удовлетворения.
Он просто позволял ей себя рассматривать.
Завороженная, потерявшаяся в этом мгновении, принцесса забыла обо всем на свете. Забыла про жениха, про предательство дяди, про оставленных слуг — и заворожено сделала шаг навстречу божеству, что застыло безупречным изваянием посреди залитых закатным светом озерных вод.
На мгновение губы мужчины изогнулись в ленивой чувственной улыбке, в которой едва уловимо проглядывала насмешка.
И этого мгновения хватило Эллери, чтобы прийти в себя.
Вспыхнув до корней волос, девушка, опомнившись, развернулась и со всех ног помчалась в дом. Ее трясло от пережитых чувств, все внутри пылало от стыда, смущения, гнева.
К моменту возвращения мужчины принцесса усиленно делала вид, что крепко спит, накрывшись с головой.
С закрытыми глазами она слушала, как Бродяга укладывается спать, и только когда дыхание его выровнялось, Эллери позволила себе, наконец, расслабиться и с желанием, чтобы завтрашний день не наступал никогда, провалилась в сон.
Черная трясина жадно протягивала к ней свои хищные объятия, поверхность под ногами булькала и обваливалась заполненными водой пустотами, воздуха катастрофически не хватало, принцесса беспомощно барахталась в вязкой жиже, чувствуя, как ее неотвратимо засасывает в глубину…
— Эллери, проснись!
Крепкие руки трясли ее, вырывая из объятий трясины, из пут тяжелого сна. Все еще находясь во власти страха, она отчаянно сопротивлялась этим прикосновениям, пока, наконец, сознание не прояснилось.
