С берега дует сильный ветер. Чтобы плот не отнесло, он забивает в дно две сваи. Так плот будет надежно стоять на приколе. Затем он сходит на землю. Катается по молодой траве, точно медведь, у которого занемели мышцы от долгой засады. Он лежит некоторое время на траве, заложив руки под голову, с закрытыми глазами. Потом встает, стряхивает с одежды прошлогоднюю траву и начинает перетаскивать вещи с плота на берег.
Затем он выдергивает из бревна топор и идет к кустарнику вкрадчивой походкой охотника.
Тут же, в ракитнике, он срубает две рогулины и жердь для котелка. На обратном пути подбирает несколько высохших топляков и с размаху пинает сапогом замшелый березовый пень. Пинать трухлявый пень — значит недооценивать своего врага: в ста случаях из ста отобьешь палец.
Заготовив дрова, он складывает их пирамидой и, плеснув бензином, зажигает с подветренной стороны.
Берет рогулины, заостряет концы и забивает в землю по обе стороны костра, а из оставшихся ракитин сооружает сушилку. Вешает спальный мешок отверстием к ветру, то же самое проделывает и с другими намокшими вещами.
Все остальное он накрывает брезентом и прижимает обкатышами, каких много на берегу.
Теперь есть время подумать и о друге — эвенк каждый год приходил сюда его встречать, и три его большие лайки издалека выскакивали навстречу. Если бы накануне он не слышал оленя, можно было бы подумать, что эвенк еще не подоспел. Но вряд ли он обманулся, он ясно слышал звон привесок оленя, копытящего землю.
Вдоль берега, меж зарослей дикой смородины и ракитника, вьется тропинка, будто оброненный пояс. За многие годы ее протоптали вьючные олени эвенка. На стволах редких лиственниц еще видны старые, затекшие смолой затесы. Они указывали дорогу, когда тропы еще не было. Они говорили о том времени, когда эвенк, молодой узкоглазый бродяга, пришел в эти места. Он убежал из школы, уверенный, что тайга научит его тому, чего не может дать никакая школа.
Сначала он срубил себе избушку. Со временем, расширяя охотничьи угодья, еще три. Одну с просторной пристройкой — хлевом и баней, две, поменьше, на путиках — для ночевок. От верховьев реки до устья простирались угодья эвенка, места здесь были богатые, да и пушной зверь водился в достатке. Глубоководный плес у перепада был единственным местом на реке, где можно было ловить сетью. Там, куда уводила тропа, сверкали рядом два круглых болотных озерка, будто потерянные очки. Берега этих озер изрыты бесчисленными норами ондатр. Осенью озера становились взлетной площадкой для перелетных птиц, весной — посадочной. Одним словом, это было одно из самых недоступных и потому лучших для охоты мест в тайге. Особенно по нынешним временам, когда дальние выстрелы то тут, то там, звучащие невинно, как падение дождевых капель, повсюду проредили жизнь.
На стволах редких лиственниц еще видны затекшие смолой затесы. Но у них уже новое содержание, свое назначение они давно утратили.
Он ступает на тропу… Всюду полумесяцы оленьих следов, разве что только звезд не видно. Прочитав цепочку следов, он поворачивает назад.
Эвенк прибыл сюда несколько дней назад, олени опять перегружены… Он возвращается к костру, садится на чурбак и вытягивает ноги, так что его резиновые сапоги начинают дымиться. Дотянувшись до транзистора, кладет его на колени и крутит обе ручки сразу… От тепла голоса прочистились. Он не знает, где поют, кто поет, что поют и на каком языке. Но ему явно нравится эта песня — он слушает открыв рот.
Когда песня кончается, он поспешно выключает приемник, по опыту зная: последующее наполовину убьет предыдущее.
Он вешает приемник на жердину, подбрасывает в огонь дров и выходит из зарева костра.
…Высокое весеннее небо. Если на свете и есть что-нибудь высокое, то это весеннее небо. Бесконечная изменчивость облаков. Странный синеватый свет, который, кажется, излучает дерево, тронутое распадом.
Он удивляется, как долги весенние вечера, — если бы все вечера были такими, и жизнь была бы намного длинней. Для весенних вечеров должно хватить светлых мыслей. Мрачных — для осенних. А для зимних пусть остаются черные мысли, ибо при скудном свете снега они не покажутся такими уж черными.
