Торвин засмеялся вместе с ним:
— Нет, я не отправлюсь в Рим просить аудиенции, чтобы изложить свою точку зрения. Каковы бы ни были христиане, церковь остается нашим злейшим врагом, как и поддерживающая ее империя. Я не забываю об этом. Говорят, в тот день наш король целился в Бруно Германского из арбалета. Ему надо было выстрелить.
Впервые заговорил Фарман, его бледное худое лицо не отражало никаких эмоций.
— Болезнь, — повторил он. — Болезнь, от которой страдает мир и которую второй Шеф, или второй Спаситель, послан исцелить. В наших мифах это смерть Бальдра, вызванная предательством Локи. Как мы все знаем, Один пытался вернуть Бальдра из мира Хель и не смог, а в наказание приковал Локи рядом с ядовитым змеем. Наказание наказанием, но при чем здесь исцеление?
— Если существует исцеление, — сказал Торвин, — оно придет через то, что скрыто от нас. Наш друг Шеф мудр, хотя иногда ему не хватает здравого смысла.
— Таким образом мы вернулись к нашему практическому вопросу, — заключил Хунд. — Человек он или полубог, безумец или посланник богов, — что нам с ним делать?
Фарман посмотрел на мчащийся по дороге экипаж, сопровождаемый тридцатью скачущими галопом всадниками, за которыми вздымался столб пыли.
— Я не знаю, — сказал он. — В моих видениях ничего об этом не говорилось. Но, судя по всему, этот человек еще не выполнил предназначения богов. Может быть, он должен вернуть Святое Копье, может быть, сжечь врата Рима… Но пока он здесь, он этого не делает. Он прячется от своей судьбы.
— Тоскует по женщине, которую бросил много лет назад, — добавил Бранд.
— Может быть, ему нужно глотнуть свежего воздуха, вновь почувствовать себя мужчиной, — продолжал Фарман. — Но он не станет мужчиной, копаясь в грязи со смердами.
— Мы должны сделать так, чтобы он оказался на борту корабля, — сказал Торвин. — Может быть, это приведет его туда, куда нужно богам, как того младенца, приплывшего на щите.
— Но на этот раз он не должен быть один, — сказал Фарман. — Вы его друзья. Вы должны пойти с ним. А что касается меня — я буду ждать более ясных указаний.
Снаружи донеслось карканье волынки, сыгравшей свой немелодичный предупредительный сигнал.
Гханья, сводный брат халифа Кордовы, прекрасно понимал всю важность своей миссии на Севере, в стране, где, по слухам, жили полуголые дикари, поклоняющиеся огню магусы, люди дьявола. Но это не мешало ему испытывать жгучую ненависть к предстоящей экспедиции. Лояльность Гханьи не знала границ. Еще бы, иначе он бы не выжил при восшествии своего брата на престол — мягкий, обложенный подушками диван Кордовского халифата. Халифа могли называть, в честь их великого предка Абда эр-Рахмана, Слугой Сострадательного, но сострадания его сердце не знало. Когда он унаследовал трон от отца, меч и лук не остались в бездействии. Дети мужского пола из отцовского гарема были перебраны внимательно и со знанием дела. Дети настоящих арабок из племени курейшитов вскоре умерли: они могли посеять семена раздора. Дети христианских рабынь тоже умерли, если не могли доказать свою полезность, а часть из оставшихся получила посты в ссылке, под надзором, в основном на границе со слабыми христианскими княжествами и герцогствами в гористой северной Испании. Сам Гханья был сыном берберки. Его кровь была недостаточно чистой, чтобы он мог набрать сторонников, но он и не был мустарибом, рвущимся в арабы, как презрительно называли детей христиан, которые приняли ислам ради спасения от голода или из-за честолюбия.
Гханья знал, что он достаточно высокороден, чтобы быть полезным, но недостаточно, чтобы его боялись. Честолюбие было этим удовлетворено, по крайней мере на время. Он отнюдь не стремился рисковать жизнью на кожаном ковре перед диваном, где по краям стояли огромные стражники с постоянно обнаженными скимитарами.
И то, что Гханью послали в такое путешествие, — хороший знак. Он знал, как серьезен стал его сводный брат, когда получил новости с Мальорки и Сицилии. Хотя халиф Кордовы, разумеется, не мог устрашиться христиан, будь то греки или франки. В 875 году в Кордове было добрых полмиллиона жителей, больше, чем в сельских Византии и Риме и во всех франкских столицах, вместе взятых. Каждый день правоверных сзывали на молитву с трех тысяч минаретов. Каждый день тысячи телег свозили для горожан продукты из неисчерпаемо плодородной поймы Гвадалквивира и со всей Андалузии. Да христианам никогда не пробиться к Кордове, если все правоверные просто встанут у них на пути.
