- Хорошо, - сказал герцог, выслушав эту речь и потирая руки. - Трудно было бы покорить или даже поколебать народ, тесно слившийся с единственным потомком доблестного, неподкупного племени.
- Таковы все бретонцы, но таковы и все мои валлийцы, герцог! - заметил ему Рольф.
- Но в стране, где богатство ставится выше благородного происхождения, - продолжал Вильгельм, не обращая внимания на замечание Рольфа, - можно и подкупить народных предводителей, а чернь везде сильна исключительно бескорыстными, мужественными вождями... Мы, однако же, отдалились от главного предмета, этот
Лондон, вероятно, очень богатый город, любезнейший мой Рольф?
- Да, настолько богатый, что может свободно выставить армию, которой хватило бы от Руана до Фландрии, а от нее до Парижа.
- В жилах Матильды, которую ты желаешь иметь своей супругой, течет кровь Карла Великого, - заметил Фиц-Осборн. - Дай Бог, чтобы дети ее завоевали царство доблестного монарха!
Герцог слегка нагнулся и приложился набожно к висевшему на его груди кресту со святыми мощами.
- Как только я уеду, - обратился он снова к Рольфу, - спеши к своим валлийцам; они очень упрямы и тебе будет с ними немало хлопот!
- Да, спать в тесном соседстве с этим рассвирепевшим роем не совсем-то удобно!
- Ну, так пусть же валлийцы подерутся с саксонцами; старайся продлить между ними борьбу, - посоветовал Вильгельм. - Помни нынешнее предзнаменование: норвежский сокол герцога Вильгельма царил над валлийским соколом и саксонским бекасом, после того как они взаимно уничтожили друг друга... Но пора одеваться: нас скоро придут звать на ужин и на пир!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
УЧЕНЫЙ ЛАНФРАНК
ГЛАВА I
В то время саксонцы - начиная с короля и кончая последним поденщиком садились ежедневно четыре раза за стол. "Счастливые времена!" - воскликнет не один из потомков этих поденщиков, читая эти строки. Да, конечно, счастливые, но только не для всех, потому что хлеб рабства и горек и тяжел. В то время, когда живые деятельные бретонцы и постоянные распри королей предписывали саксонцам строгое воздержание, последних нельзя было упрекнуть в страсти к пьянству, но они увлеклись впоследствии примером датчан, любивших наслаждаться удовольствиями жизни. Под влиянием их саксонцы предавались всевозможным излишествам, хотя и позаимствовали от них много хорошего; эти пороки не проникли, однако, до двора Исповедника, воспитанного под влиянием строгих нравов и обычаев норманнов.
Норманны играли почти одинаковую роль со спартанцами: окруженные злобными, завистливыми врагами, они поневоле следовали внушениям духовенства, чтобы только удержаться на месте, добытом ими с таким тяжелым трудом. Точно так, как спартанцы, и норманны дорожили своей независимостью и собственным достоинством, отличавшим их резко от многих народов, - гордое самоуважение не позволяли им унижаться и кланяться перед кем бы то ни было. Спартанцы били благочестивее остальных греков вследствие постоянной удачи во всех предприятиях, несмотря на препятствия, с которыми им приходилось бороться; этой же причине можно приписать и замечательное благочестие норманнов, веровавших всем сердцем, что они находятся под особым покровительством Пресвятой Богородицы и Михаила архистратига.
Прослушав всенощную, отслуженную в часовне вестминстерского аббатства, которое было построено на месте храма Дианы*, король со своими гостями прошел в большую залу дворца, где был сервирован ужин.
В стороне от королевской эстрады стояли три громадных стола, предназначенных для рыцарей Вильгельма и благородных представителей саксонской молодежи, изменившей ради прелести новизны грубому патриотизму своих отцов.
На эстраде сидели вместе с королем только самые избранные гости: по правую руку Эдуарда помещался Вильгельм, по левую - епископ Одо. Над ними возвышался балдахин из золотой парчи, а занимаемые ими кресла были из какого-то богато вызолоченного металла и украшены царским гербом великолепной работы. За этим же столом сидели Рольф и барон Фиц-Осборн, приглашенный на пир в качестве родственника и наперсника герцога. Вся посуда была из серебра и золота, а бокалы украшены драгоценными камнями, и перед каждым гостем лежали столовый ножик с ручкой, сверкавшей яхонтами и ценными топазами, и салфетка, отделанная серебряной бахромой. Кушанья не ставились на стол, а подавались слугами, и после каждого блюда благородные пажи обносили присутствовавших массивными чашами с благовонной водой.
