Корни зла - страница 26
Трикси вернулась на то место, которое освещала одинокая лампочка, и присела, чтобы сделать некоторые пометки о студии. Пол был холодный и отвратительно пыльный, но сидеть на нем было предпочтительнее, чем копаться в груде мебели в поисках стула. Она старалась не замечать эти бледные тени под брезентом и пылью и старалась не обращать внимания на растущее ощущение, что она была здесь не одна. Нелепо, конечно, хотя было бы немного смешно, если бы она в итоге все-таки оказалась экстрасенсом! Трикси живо представила себе, как отреагировал бы мистер Эдмунд Фэйн, если бы она в красках описала ему убийства.
Но здесь кто-то есть, я чувствую, что кто-то тут есть. Кто это? Лукреция фон Вольф? Темноглазая баронесса, все еще привязанная к месту преступления, обиженная на вторгшихся? Самоубийцы не находят покоя. По крайней мере большинство считает именно так.
Но и убитые не находят покоя. Выли ли это жертвы Лукреции? Их ли присутствие она ощущала так сильно? Эти рассказы о привидениях — чушь, но все же...
Все же она что-то слышала. Слабый хруст и шорох. Мыши? Или даже крысы? Или это был умирающий Конрад Кляйн, избитый и искалеченный, оставленный умирать в темноте, но стучащий по стене в надежде на помощь?..
Тук-тук... Помоги мне... Тук-тук... Помоги...
Последний образ был столь яркий, что Трикси почти поверила, что может его слышать.
Тук-тук... Я умираю...
Кто на самом деле убил Драйера и кто на самом деле убил Конрада Кляйна? Вопрос звучал несколько абсурдно, подобно старому стишку о петухе Робине. Как звучал тот стишок?
Все птицы в небесах собрались.
Напевая и рыдая,
Когда они узнали,
Что бедного петуха Робина постигла кончина злая...
И все же, кто убил Лео Драйера? Не я, сказала баронесса со стилетом. И все призраки Ашвуда собрались, напевая и рыдая, когда узнали, что бедного Лео Драйера постигла кончина злая...
Только вот призраки не рыдали и не существовали. И не было никаких сожалений о бедном Лео Драйере. На самом деле Трикси подозревала, что никто особенно не вздыхал и не рыдал о его смерти. Но способ, которым его убили, был поистине ужасен. Зато множество людей, наверное, вздыхали и рыдали о Конраде Кляйне.
Дождь все еще стучал по крыше, как будто над головой у Трикси кто-то бросал булавки на металлический поднос.
Трикси услышала звук, доносившийся из-за двери. Кто-то был в вестибюле? Или, возможно, Эдмунд Фэйн не закрыл плотно входную дверь, и это был лишь ветер. Нет, она же сама слышала, как захлопнулась дверь. Но он или Лайам Дэвлин могли вернуться из-за какой-нибудь мелочи. Например, из-за того, как была припаркована машина. Но они бы не стали так подкрадываться, они бы зашли и позвали ее.
Звук вновь повторился, на этот раз явственнее, чем прежде. Сердцебиение Трикси участилось. Что если там кто-то есть — кто-то, кто наблюдал за ней, как она измеряла место убийства и делала свои заметки, иногда бормоча себе под нос, как обычно делают люди, когда уверены, что совершенно одни?
Кто-то, кто прокрался сюда после ухода Эдмунда Фэйна, или же кто-то, кто был здесь уже давно. Она посмотрела на дверь, ведущую в вестибюль. Она шевельнулась? Будто кто-то приоткрывал ее осторожно, пытаясь быть не услышанным?
Трикси отложила в сторону блокнот и ручку и медленно встала. Она начала отступать назад, так как, находясь в освещенном месте, была так же уязвима, как если бы стояла на сцене под огнями рампы. Дверь определенно кто-то открывал — она могла видеть это.
Прежде чем Трикси сделала несколько шагов в тень, дверь открылась сильнее, и на секунду в проеме появилась темная фигура. Затем человек, кем бы он ни был, мягко прикрыл дверь и вошел в темноту. Черт возьми! Видел ли он ее? Да, однозначно видел.
Трикси спряталась поглубже в тень, но прежде чем она смогла решить, что делать дальше, около двери послышался шорох, а затем тихий щелчок. Дружелюбное освещение отключилось, и вся студия погрузилась в темноту.
Это, конечно, был не призрак. Ради бога! Призраки не выключают свет. Она могла слышать шелест одежды о стены, будто он — это мог быть «он»! — начал двигаться по направлению к ней. Трикси слышали скрип старых просевших половиц, слышала, как он наступал на них. Казалось, будто кто-то хриплым голосом говорил: «Я крадусь к тебе, моя дорогая, крадусь, чтобы схватить тебя».
