Но короткий всплеск ярости тут же сменился новым приступом ужаса. Не может быть, что все это – на самом деле.
– Лучше уж в жертву! – едва разжав губы, буркнула она.
– Может, и так, – вздохнула Сольвейг, не зная, что предпочла бы для себя. – Знаешь, говорят, что если знатную девушку приносят в жертву Одину, то она становится валькирией. Так что для тебя там все сложится гораздо лучше, чем могло бы сложится на земле. Твоя судьба – счастливая! Подумай только – ты станешь валькирией!
Борглинда подумала и вообразила себя верхом на огромном диком коне, черном, как уголь, с горящими глазами и буйной гривой. В руке у нее копье, волосы стоят дыбом, а на лице такое же дикое жестокое выражение, как и на конской морде. Отвратительно, нелепо! Ну, какая из нее валькирия! Тролли бы их всех взяли! Борглинде стало смешно, она сдавленно фыркнула и тут же с ужасом поняла, что сейчас разрыдается. Сдержать это было уже невозможно; не прощаясь с братом и сестрой, она прижала руку ко рту и бросилась вон из девичьей.
С той первой встречи в день возвращения Гельд искал нового случая поговорить с Эренгердой, хотя сам толком не знал, что хочет ей сказать. Пережитое во время похода так изменило его, что он утратил почти всю свою жизнерадостность и разговорчивость. Ночами он плохо спал, но и днем ему наяву мерещились те две битвы, особенно первая, в Пестрой долине. В ушах стоял оглушающий звон клинков, смешанный с криками человеческой боли и ярости; ощущение смерти, висящей в воздухе и каждый миг наносящей тысячу ударов, наваливалось и душило. Гельду казалось, что он отравлен этой смертью, что он принес ее, душную и грязную, и сюда, в Аскефьорд, и что ему никогда от нее не избавиться! Во все случившееся верилось с трудом, а мгновения веры ужасали. Неужели это он, Гельд Подкидыш, находился внутри этого кошмара, наносил удары людям, которых видел впервые в жизни, убивал тех, кого даже не успел разглядеть? Фигуры и лица мелькали в памяти отрывочно, но возвращались вновь и вновь. Хьёрлейв как-то похвалил его: он не струсил, ничем не опозорил себя. Хотел подбодрить. Гельд не ответил и лишь криво усмехнулся. Да он же просто ничего не соображал, вот и не вспомнил, что можно струсить!
– С тобой так бывало когда-нибудь? – только раз спросил он у Слагви, которому одному и мог доверить эти не слишком почетные ощущения. – Хотя бы в первый раз?
– Нет. – Слагви подумал и медленно помотал головой. Раньше он выдавал ответ на любой вопрос раньше, чем тот был задан, а теперь приобрел привычку думать, как будто пытался через моря и горы услышать мнение брата. – С нами не бывало. Мы же с детства… Хоть наш отец никогда в походы не ходил, но мы росли почти что в конунговой усадьбе… Сам Торбранд нам мечи повесил в двенадцать лет.
– А я нет. – Гельд тоже мотнул головой. – Я раньше дрался, когда меня хотели ограбить. А те квитты… Они мне ничего не сделали. Зачем я проливал кровь, ради чести… чужого конунга?
– Он – твой конунг. – Слагви ответил удивленным взглядом.
Гельд промолчал. Он назвал Торбранда своим конунгом только ради Эренгерды, а сам Торбранд после похода казался ему даже более чужим, чем раньше. Все существо Гельда отталкивалось от той кровавой жути, которой для него стала жизнь воина, и в душе он уже почти простился с Аскефьордом. Единственным, что его здесь держало, была Эренгерда. Ради нее он ввязался в эти дикие дела, она одна могла и вознаградить его, как-то оправдать… Умом он ни на что не надеялся, но душой все еще стремился к ней, как к единственному солнечному лучу в своей нынешней помраченной жизни.
Промучавшись несколько дней, Гельд явился в Висячую Скалу. Кольбейн ярл, стоявший в дверях, посмотрел на него не слишком дружелюбно и тут же скрылся, лишь слегка кивнув. Понятно, что ему здесь не рады, будто он невесть как их обидел! Ну и понятия у этих потомков Ярла – они обижаются даже на то, что их кто-то полюбил! Но может же он навестить Хьёрлейва, который, кстати, приходил свататься вместе с ним, а принят здесь как дорогой гость.
Эренгерду он встретил еще во дворе. Глянув на него, как на одного из множества знакомых, она приветливо кивнула и хотела пройти мимо, но он тронул ее за руку:
