Усадьба Кремнистый Склон сейчас принадлежала Асольву – побочному сыну Фрейвида, которого тот до своей смерти так и не успел узаконить, из-за чего Асольва теперь прозвали Непризнанным. Но за прошедшие годы он утвердился в своих правах, хоть и не вполне законных: других наследников у мятежного хёвдинга не осталось, а чужие не смели посягать на старинное владение, такой тесной и загадочной связью связанное с великаньим святилищем Стоячие Камни. Асольв с радостью принимал всякого: оживление в усадьбе казалось предвестием будущего оживления по всему Квиттингу.
Ингвида Синеглазого Асольв посадил на почетное гостевое место, а Вигмар Лисица устроился прямо возле очага, на маленьком чурбачке. Он был незнатного рода, но так уважал сам себя, что даже столь скромное место не могло его унизить. Его рыжие волосы, заплетенные в пятнадцать тонких кос и связанные на шее в хвост, его золоченое копье, которое он неизменно клал рядом с собой, сразу бросались в глаза. В наполненной людьми гриднице Вигмар казался не человеком, а живым огнем, принявшим для удобства людской облик. Ему исполнилось только двадцать восемь лет, а он выглядел как один из Светлых Асов, вечно юных, но зрелых каждый в своей сути. Сутью Вигмара Лисицы была бодрость, сила, готовность постоять за себя и за свое. Он воплощал в себе дух Квиттинга, собравшийся с силами для мести, и при взгляде на него каждого наполняла уверенность, что победа возможна и близка. И странный его спутник – тонкононогий карлик с вытаращенными глазами и длинными троллиными ушами, что остался вместе с лошадьми в конюшне, не пожелав зайти даже в кухню, – наводил на мысли о таких возможностях Вигмара, какие недоступны даже знатному Ингвиду сыну Борга, родичу конунга.
– Я объехал южные рубежи Медного Леса и восток до самого побережья, до владений Хельги Птичьего Носа, – рассказывал Ингвид. – На восточное побережья я не ездил, но говорят, что там никто не пойдет воевать.
– Это верно! – насмешливо подхватил Вигмар. – Я там побывал кое-где. На востоке все предпочитают прятаться за спину слэттов. Восточное побережье думает, что Хеймир ярл спрятал их в рукаве от Гибели Богов*. Восток – уже не наш, потому что наши беды и наших врагов он за своих не признает. Он отрезал себе собственный кусочек счастья, а для нас он все равно что мертвый.
– Так же, как и Север, – негромко заметил Хёгстейн, брат погибшего Ингстейна Осинового Шеста, бывшего хёвдинга Квиттингского Севера.
Многие оглянулись, услышав его тихий голос. В какой-то из давних битв Хёгстейн потерял правую руку и за это был прозван Маленьким Тюром[13]. Из-за своего увечья он не мог больше драться, но ему пришлось собирать все остатки людей Квиттингского Севера, направлять их и воодушевлять, и все виденные беды навек затенили его лицо горькой усталостью.
– На Север рассчитывать нечего, – продолжал он. – Там на наших землях хозяйничают рауды Бьяртмара конунга. Те из бондов, кто там остались, не пойдут с нами. Новые хозяева позволили им сохранить свои земельные клочки и собирают те же подати, что собирали мы. Бонды не захотят потерять последнее имущество и саму жизнь.
– Чего еще ждать от всякой безродной швали! – презрительно бросил Донгельд Меднолобый, последний вождь западных квиттов после Фрейвида Огниво и Вальгаута Кукушки, погибших еще в первый год войны. Меднолобым его прозвали за то, что он постоянно носил шлем с медной оковкой. Благодаря этому шлему, неизменно начищенному до яркого блеска, Донгельда легко было узнать и в битве, и в толпе. – Им бы только шкуру спасти!
– А если у них ничего нет, кроме шкуры? – с вызовом ответил ему Вигмар. Спесь древних родов злила его. – Знатный хёльд может собрать свое добро и дружину, уйти и построить новый дом на новом месте. А нет – так погибнуть с честью и попасть в Валхаллу*. А бонд не может ни того, ни другого. У него только и есть, что жизнь да жена с детьми. Нечестно презирать его за то, что он хочет сохранить свое единственное достояние.
– Я и говорю: надеяться не на кого, – ответил Донгельд. Он не хотел затевать ссору с рыжим «хёвдингом Медного Леса», у которого в проводниках состоял живой тролль.
