– Сдается мне, что завтра там найдут изрытую землю и пятна крови, – хихикнула женщина. – А нового пастуха мы больше не увидим.
– А мне сдается, что это воет он сам! – возразил другой работник, Лодден. – По нему видно, что он знается с нечистью. Не зря же сказал, что знает волчьи заклинания.
– Так он их отгоняет или приманивает? – беспокойно спросила Далла.
Челядь переглядывалась и разводила руками.
– Завтра же съездите кто-нибудь… Нет, я сама поеду на пастбище, – решила хозяйка. – Надо посмотреть.
Наутро оказалось, что ночью выпал неглубокий снег. Под белым покрывалом «долина свартальвов» показалась Гельду еще более унылой, чем раньше. Снег спрятал все разнообразие, которым она могла похвастаться: бурый и желтый камень, черную землю и рыжие комки руды, палые листья и зелень мха, сизые кустики лишайника. Теперь везде был только снег, да сухие стебли вереска, упрямо торчащие над белым пухом.
Гельд ехал рядом с Даллой, позади них не спеша трусили лошадки трех работников: того старика, что рассказывал про великаншу, Вадмеля и Лоддена. Хозяйка взяла их с собой для надежности: странноватый вид Ульва, сага про нечисть и волчий вой напугали ее, хотя она и не хотела в этом признаться. А Гельд ничего не боялся, кроме того, что весна так никогда и не придет. При виде белой равнины ему казалось, что он прожил тут уже много лет, а сам того не заметил: так всегда бывает в сказаниях. Человек проводит у альвов или троллей один день, а на его родине проходит сто лет. Вот приедет он обратно в Аскефьорд, а Торбранд, Асвальд и остальные давно умерли… И какие-нибудь юные красавицы расскажут ему об Эренгерде как о своей прапрабабушке. Только тролль из Дымной горы останется на месте, но к троллям Гельда сейчас не тянуло. И здесь хватает.
Ему отчаянно хотелось домой, к Альву Попрыгуну, хотелось в Аскефьорд к Эренгерде, хотелось даже на побережье, в Речной Туман, – куда угодно, только бы к живым людям и подальше от повелительницы свартальвов. Чем дальше, тем труднее ему было изображать пылкую страсть к Далле – уж очень она не походила на женщину, которую он любил на самом деле. Но и не будь на свете Эренгерды, никогда бы ему не понравилась Далла: скрытная, тщеславная, упрямая, завистливая, себялюбивая и коварная, даже будь она прекрасна, как Брюнхильд и Гудрун, вместе взятые. Женщина, достойная любви, должна быть доброй, открытой, приветливой… а если она знатна родом и горда, то гордость отнюдь не помеха доброте. Он знал такую женщину. Эренгерда ждет его, и если он справится с поручением Торбранда, то…
И Гельд снова поворачивался к Далле, значительно улыбался ей и прижимал руку к сердцу – к тому месту, где она когда-то начертила руну любовного огня. Успех его похода, а значит, счастье с Эренгердой зависят от того, насколько он сумеет ей понравиться.
Когда впереди показались Волчья гора и пастбище, отведенное Ульву, Далла изумленно обернулась к Гельду.
– Посмотри! – воскликнула она. – Мне не мерещится?
– А что такое? – Гельд посмотрел вперед. – Это оно? Вон то, зеленое? Это ведь Волчья гора, да?
– В том-то и дело… Ну, да! Оно зеленое! Ты посмотри – везде снег, а там нет!
В самом деле, склон горы, к которой приближалась хозяйка со своими людьми, был почти свободен от снега. На зеленой траве выделялись бело-серые катышки пасущихся овец.
– А я думал, здесь всегда так, – сказал Гельд. Он помнил, что находится в Медном Лесу, и ничему не удивлялся.
– Как такое может быть всегда? Уж если снег идет, он засыпает все!
Домик пастуха стоял в самом низу склона, и вскоре Ульв уже шел им навстречу. Опираясь на палку, закутанный в серый плащ из грубой шерсти с капюшоном, он выглядел уверенно и прямо-таки сливался с зимним пастбищем, подобно горному духу.
– Привет тебе, хозяйка! – крикнул он еще издалека и взмахнул над головой своей грозной палкой. – Ты уж приехала меня проведать?
– Да, хочу узнать, как ты справляешься. – Далла милостиво кивнула. – Не было ли ночью волков? Целы овцы? И почему тут нет снега?
– Овцы целы, волков я отогнал и снег тоже, – спокойно ответил Ульв.
– Как – отогнал снег? Что ты несешь?
